Арсений Ворожейкин - Истребители

В горле запершило, глаза стали теплыми.

— Что, соринка попала? — сказал Шинкаренко, догоняя меня у палатки.

Я не успел ответить. Над аэродромом появился самолет. Он заходил на посадку с ходу… Коля!

Истребитель Гринева остановился между посадочной и стоянкой — у него не хватило горючего.

Когда я подбежал к нему, комэск уже вылез из кабины. На самолете не было ни единой царапины.

— Ты что честной народ пугаешь? — сказал я, глядя на его худое, осунувшееся еще больше лицо.

— Гонялся за одним самураем! — ноздри Гринева раздувались, верхняя губа нервно подергивалась, глаза горели азартом. — И представь, чуть было к ним в гости не сел. А они сегодня, ох и злые, наверное, а?

— Да говори ты толком, ничего понять нельзя!

— А что не понятно? Гнался по Маньчжурии за И-97 и позабыл о бензине, — он засмеялся. — А ты, наверно, знаешь, что наши самолеты еще не летают без горючего?!

На командном пункте уже собрались все. Командиры звеньев хотели было доложить о выполнении задания, но Гринев махнул рукой:

— Отставить! Сначала все сами разберите.

Голос Комосы покрывал все другие голоса. По его рассказу получалось примерно так, что все вражеские истребители гонялись только за ним и он один вел с ними неравный бой.

— Анатолий, у тебя есть расческа? — вдруг прервал его просящим голосом Шинкаренко.

— На, возьми. — Комоса полез в карман гимнастерки, продолжая рассказ. Шинкаренко добавил:

— Причешись сам, а то что-то уж очень сильно растрепался.

Все прыснули. Комоса рассвирепел:

— Если бы ты, черномазый, попал в такой переплет, как я, то тебе было бы не до хаханек!..

— Сдаюсь, сдаюсь, — с комичной пугливостью поднял руки Шинкаренко и даже немного присел на своих коротких толстых ножках.

Одни говорили сдержанно, другие смеялись, третьи захлебывались в собственном многословии — и во всех этих разговорах отражалась радость, подъем, вызванный успехом нашего наступления.

Технический состав, занятый подготовкой самолетов, не мог присутствовать на разборе боевого вылета эскадрильи. Созвав к своему самолету всех агитаторов, я проинформировал их об обстановке на фронте и попросил, чтобы они немедленно рассказали о ней всем техникам и младшим авиаспециалистам.

Окружение шестой японской армии было завершено. Началось планомерное ее уничтожение. На случай если противник попытается новыми силами со стороны Маньчжурии разорвать кольцо окружения, советско-монгольские войска занимали оборону погосударственной границе.

В одном из разведывательных полетов я обнаружил на правом крыле фронта скопление автомашин, танков и артиллерии. «Свои или японцы?» Сначала думалось, что свои. Результаты разведки были все же переданы в штаб армейской группы. Оттуда приказали проверить эти наблюдения еще раз.

Снова полетел.

Среди песчаных барханов и редких ветвистых сосенок на правом фланге фронта все было точно так же, как и прежде, только свежий окопов стало больше.

С воздуха трудно различить, чья техника замаскирована внизу: наша или противника? Я кружился долго, все надеясь отыскать что-нибудь вполне определенное, не оставляющее никаких сомнений. Судя по отдельным темным фигуркам, прошмыгивающим чрезвычайно быстро, я, в отличие от первого своего впечатления, склонен был теперь заключить, что подо мной — противник… Но тут же брало сомнение: за все время, что я крутился, по самолету не сделано ни одного выстрела…

Так вот и получилось, что твердой уверенности в том, чьи войска, у меня не сложилось.

Меня немедленно вызвали на командный пункт для личного доклада.

Командный пункт находился на хорошо знакомой нам горе Хамар-Даба (правильней было бы сказать — в горе), которую с воздуха заметить было трудно, и летчики обнаруживали ее только по белой стреле, выложенной для целеуказания истребителям. Да и вблизи, с самого короткого расстояния, Хамар-Даба не была похожа на гору в буквальном смысле этого слова, а представляла собой всего лишь одну из возвышенностей, заметную более других на чуть всхолмленной местности. Однако господствующее положение на очень крутом западном склоне реки делало Хамар-Дабу как бы вышкой, с которой хорошо просматривался восточный берег Халхин-Гола, где, собственно, и развернулась битва.

Меня встретил лейтенант с малиновыми петлицами и немедленно повел к «хозяину», как он называл командующего.

Гора Хамар-Даба сказочно ожила, превращаясь на моих глазах в подземный городок; на его темных «улицах» то и дело попадались палатки и юрты, глубоко врытые в землю и накрытые сверху маскировочными сетями, подземные помещения с толстыми бревенчатыми перекрытиями и метровыми насыпями земли, машины, рации… Все это было хорошо замаскировано под цвет местности и с воздуха совершенно не различалось. Люди, работавшие в укрытых лабиринтах, своим деловитым спокойствием невольно внушали уважение.