Алексей Бережков - Мой немой Афган

Наутро был самолет, десантный Ил-76. Посадили всех, кто мог передвигаться своими ногами, но двух-трех с рейса сняли, так как их пьяное состояние не позволяло им принимать участие в выполнении интернационального долга. Взлет, минут двадцать-тридцать полета, и по внутреннему бортовому радио командир корабля объявил: «Мы пересекаем воздушную границу Советского Союза и Демократической Республики Афганистан». Начался мой Афган.

Самолет летел на высоте 7000–8000 метров, внизу, все в снегах, были горы Гиндукуша. Горы я полюбил еще служа на Северном Кавказе, у нас и направленность боевой подготовки была горная: стреляли и водили боевые машины на горном полигоне. Но наши горы были красивого серо-медного цвета, и только вдали в хорошую погоду была видна снежная шапка Казбека. А здесь, внизу, под крылом самолета, были величавые и чужие снежные вершины.

На аэродром в Кабуле самолет садился без привычного гражданского круга, а сразу резко терял высоту, как объяснили, чтобы уменьшить вероятность и эффективность обстрела.

Пересыльный пункт располагался рядом, можно сказать, прямо на аэродроме и представлял собой ряды брезентовых больших палаток без пола. Внутри стояли такие же, как и в Ташкенте, двухъярусные солдатские койки, на некоторых лежали матрацы.

Повторяю, на меня и на моих попутчиков эта бытовая неустроенность не производила тягостного впечатления. Все советские офицеры к бытовой неустроенности привыкли, а здесь тем более – понимали, что это ненадолго, и стремились к одному: получить назначение и прибыть к своему месту службы.

Офицеры отдела кадров армии работали в такой же палатке, только в ней стояли столы и табуретки. С непостоянной периодичностью вызывали по званию и фамилии или только по фамилии офицеров и прапорщиков. Выходили из кадров, уже получив назначение к местам службы.

На пересылке были и женщины, как военнослужащие, так и вольнонаемные, для них были определены отдельные палатки, по-моему, с такими же условиями.

Получив назначение, искали свои самолеты или вертолеты – зависело от того, кому и как далеко предстояло лететь. Как и сколько я провел на пересылке, получая назначение и разыскивая свой борт, я не очень хорошо помню, наверное, суток двое-трое; запомнилась жара, постоянное хождение к баку с водой, отчего было еще тяжелее, а форма становилась мокрой от пота. Получившие назначение пытались выяснить у кого придется, где это место находится, какие условия службы.

Наконец вызвали и меня. Офицер-кадровик, уточнив биографические данные, места службы и должности, направил меня с сопровождающим сержантом в другую палатку, где со мной беседовали офицеры военной контрразведки, а потом и Главного разведывательного управления (ГРУ). Цель этих бесед сводилась к предложению командовать подразделением, находящимся в особых условиях ведения боевых действий. Я дал согласие. Подробнее об этом я расскажу в другой главе, посвященной спецотряду «Каскад». Главным итогом дня было назначение на должность в определенную дивизию и полк.

Наконец-то я на борту самолета Ан-26, летящего к месту назначения, со мной около 18 человек, в том числе и военные афганской армии, наши советники, две женщины, офицеры и солдаты, возвращающиеся из госпиталей. Еще раз набирая высоту выше 6000 метров, пролетаем над Гиндукушем, но сейчас горы ближе и кажется, что вот-вот заденем крылом за горную вершину.

Посадка была такая же стремительная, с резким пикированием и выравниванием самолета у самой земли – чувствовалась высокая профессиональная подготовка летчиков. Мне сказали, что налет часов здесь больше, чем в Союзе, в три-четыре раза, да и условия пилотирования тяжелее.

Аэродром находился в долине, с двух сторон, с юга и востока, вдалеке были видны горы. Управление дивизии и полк располагались у аэродрома, прямо у взлетной полосы, и пришлось со своим огромным чемоданом пройти метров 500. Время было послеобеденное, жара, палящее солнце и духота. Никаких заборов и ограждений, закончилась взлетная полоса, и видны ряды палаток и два фанерных одноэтажных модуля – это полк, восточнее в 100 метрах еще несколько модулей – это штаб дивизии и отдельные батальоны.

Символично и удивительно, но первым встретившимся мне в полку человеком оказался мой однокашник и друг, ровно год назад бывший в отпуске по ранению и рассказавший некоторые эпизоды службы в Афганистане. Он работал в штабе, поэтому жил в модуле, в небольшой, метров четырнадцать, комнате на трех человек. Он меня устроил у себя, и мне очень повезло, я у него выпил весь запас воды. Он к моим страданиям относился понимающе и снисходительно, по опыту зная, что помочь ничем нельзя, нужно только время, около месяца, на акклиматизацию и стараться, по возможности, с каждым днем пить все меньше и меньше.