Ф. Вишнивецкий - Тридцатая застава

Шли по дозорной троне на левый фланг, на границу «трех петухов»— стык трех государств: Советского Союза, Польши и Румынии. Здесь, говорят пограничники, перед рассветом начинается «международный концерт»: соревнование советских, польских и румынских петухов. И странно: все поют одну песню, словно передразнивают друг друга. Только по направлению их крика можно догадаться, кому принадлежит очередное кукареку.

Антон немного волновался, как и всякий новичок: шутка ли! — ночной наряд на таком ответственном участке! Великжанов и Денисенко все еще находились под впечатлением неудачи на стрельбище. Присутствие политрука стесняло их: даже нельзя поделиться мыслями о пережитом дне.

Место для засады Антон выбрал на высотке. Расположил бойцов, проверил маскировку и занялся наблюдением за сопредельной стороной.

Ночной наряд — дело нелегкое. Как ни коротка летняя ночь, для неподвижного наряда она кажется бесконечной.

А ночь выдалась темная. В глубокой лощине — как в подполье. И надо же было, чтобы поверял наряды в эту ночь сам комендант участка капитан Птицын! Антон только раз встречался с ним, и показался он ему излишне суровым, каким-то бирюком — говорил мало, смотрел исподлобья, словно подозревал в чем-то собеседника.

Обнаружив вдвоем с Кольцовым наряд, комендант полежал немного рядом, ни о чем не спрашивая, потом что-то хмыкнул себе под нос, поднялся и пригласил с собой Антона.

— Ну как служба, политрук? Трудно? — тихо спросил. отойдя подальше от наряда.

— Привыкаю, товарищ капитан… Человек ко всему может привыкнуть. Да и интересно…

— Верно, только к ошибкам нельзя привыкать. Слышал на заставе, стреляете вы отлично, да и все остальное, так сказать, соответствует… А вот службы вы, дорогой, еще не знаете. Да-да, не знаете, этого нельзя стыдиться. Знания даются опытом…

К удивлению Байды, на этот раз говорил он мягко, сердечно, иногда немного заикался. Так, чуточку растягивая отдельные слова. И политрук не чувствовал того сурового отчитывания, которым любят щеголять некоторые командиры.

— Разве в такую темень можно располагать наряд на высотке? Вы же слепые здесь, ни черта не увидите в лощине. А нарушитель не дурак, он не полезет на высотку… Ведь верно, а?

Сквозь землю готов был провалиться Антон, хотя разговор был дружеский, в самой вежливой форме. Даже отошел подальше, чтобы подчиненные не слышали.

«И ничего возразить нельзя. Поделом тебе, слепой кутенок! Учиться надо…» — подумал он, прощаясь с комендантом.

Возвратившись утром на заставу, политрук уснул крепким сном здорового, утомленного человека.

Иван Недоля, худощавый белокурый паренек, батрак пана Кравецкого, редко встречался с радостями в своей подневольной жизни. Единственным утешением были встречи с Вандой. Легкая, быстрая и нежная девушка всегда приносила успокоение. Но как быстротечны были эти встречи! И после каждой все сильнее он чувствовал свою беспомощность: что он может сделать, чтобы вырвать ее из дома Кравецкого?

Рано овдовевший отец Ванды и Болеслава Щепановских служил лесником у Кравецкого. После смерти он оставил детям в наследство лишь доброе имя и несколько сот злотых, которые быстро растаяли в неопытных руках, и наследники остались без средств для пропитания и без крыши над головой. Болеслав ушел в армию, а Ванду взяли в панский дом на положение воспитанницы из милости. В действительности же она исполняла обязанности горничной. Это очень тяготило брата, а особенно Недолю.

А что он мог сделать? Забрать девушку и уйти обратно к Фишеру, в Ольховое? Но немец злопамятен, туда дорога заказана…

…В прошлом году, перед жатвой, Фишер привез из Германии два трактора и комбайн. Больше половины батраков-сезонников, жителей Ольхового и окрестных сел, в тот же день были уволены с работы.

— Можете уходить на все четыре… — сказал Яким Дахно, заменивший Коперко на должности управляющего. — Расчет вы получили…

На самом деле никакого расчета не было. Лишь кое-кто из рабочих весной выпросил аванс. Да еще питание и штрафы. И к вечеру уволенные шумной толпой собрались перед балконом помещичьего дома, требуя справедливого расчета. На шум вышел помещик с бухгалтером и двумя овчарками. Их встретили разноголосыми выкриками. Кое-кто из местных привел с собой жену и детей.

— Скажите, пан бухгалтер, что им нужно? Разве вы не рассчитались с рабочими?

— Как можно, пан Фишер! До последнего злотого всем уплатил! Да они и заработать еще ничего не успел… — Он раскрыл, положив на перила, толстую книгу. — Здесь все записано…