Ф. Вишнивецкий - Тридцатая застава

Нина приехала из Москвы в Ленинград к брату. Встреча действительно произошла случайно, в кино. А то, что из этой встречи выросла крепкая дружба, совсем не похожая на его отношения с Машей, нельзя назвать случайностью. Образ девушки после первого знакомства так глубоко врезался в душу, что и сейчас, глядя из окна вагона на пробегающие назад перелески, он четко видит каждую черточку на ее лице, вспоминает каждое слово, сказанное тихим, застенчивым голосом, каждый взгляд доверчивых глаз. После окончания училища была встреча в Москве, уже не случайная. О многом переговорили, но о том, что больше всего волновало его сердце, так и не осмелился сказать девушке.

«Ничего, вот только приеду на границу, в первый же день напишу все», — принял окончательное решение.

В Киев прибыл перед утром и, как условились с однокурсником Николаем Лубенченко, друзья встретились на Владимирской горке. Смеясь и поддразнивая друг друга, однокашники долго бродили по городу. Дружба между ними была особенной. В училище они постоянно спорили, иногда, как говорится, до зубов, но если бы кто-нибудь отважился обидеть одного из них, другой так же до зубов защищал бы его. Их споры носили чисто теоретический характер и нисколько не мешали крепкой курсантской дружбе. Именно так они понимали обязанности друга: не прощать близкому человеку ни малейшего вывиха в поведении.

Споры их обычно заканчивались вничью, но оба чувствовали, как в этой полемике обогащается и обостряется их ум, накопляются познания жизни.

На этот раз им было не до дискуссий. Много накопилось личных дел, о которых можно говорить только с самым близким другом, да и то не всегда.

— С Юлией встречался? Как она там? — осторожно спросил Антон. Николай нахмурился, глаза его забегали по вывескам магазинов. Говорил неохотно, сдержанно.

— Все то же… Заладила свое: закончу учебу, а потом, мол, будем говорить. Я понимаю, — заспешил он, — учиться, конечно, надо, так разве замужним воспрещено?

— А может, она и права. Вот моя Нина, например, тоже решила заканчивать институт, и я ничего не имею против, лаже наоборот. Потом, не откладывая в долгий ящик, сразу и поженимся… — без зазрения совести сочинял Байда, потому что об этом они с Ниной и словом не обмолвились. Только вот собирался писать, когда прибудет на место службы. — И знаешь — на прощанье поцеловал! Правду говорю! Она даже заплакала, только не понял: от радости или от обиды…

— Если заплакала, то не от обиды. От обиды девушка либо по уху заедет, либо отругает. А скорее сразу то и другое…

Антон кое-что знал о трудной любви кубанца к ворошиловградке Юлии Дубровиной, но никак не мог понять его страданий.

«Ведь любовь — это же счастье! Ну учится девушка, и что же? Разве занятия могут быть помехой в любви? Не будет же она вечно учиться».

Ничего этого он не сказал другу, зная, что тот сейчас напомнит слова майора Кузнецова, — мол, граница не терпит командиров-холостяков. Чепуха! Он готов не то, что год — хоть и пять лет ждать. Он еще не знал, как отнесется Нина к его планам, но твердо был убежден, что все закончится хорошо. Главное — верить человеку, верить своему чувству. Нельзя начинать новую жизнь с недоверия и сомнений.

Солнце изрядно припекло, когда молодые политработники, побродив по городу, добрались наконец до штаба округа. Получив пропуска, направились в политотдел пограничных войск.

Надолго остаются в памяти те волнующие минуты, когда впервые ждешь назначения на самостоятельную работу. Сидишь или стоишь и вздрагиваешь при каждом случайном звуке. Вот, кажется, сейчас позовут к начальнику, и он молча, одними всевидящими глазами скажет:

— А покажись, покажись, голубчик, какой ты есть, на что способен…

И когда работник отдела вежливо произнес:

— Вас приглашают, товарищ, проходите…

Антон шагнул в открывшуюся перед ним дверь большого кабинета.

— Товарищ бригадный комиссар! Политрук Байда прибыл для дальнейшего прохождения службы! — залпом выложил заранее приготовленные слова, глядя в глаза пожилому командиру.

— Вот и хорошо, что прибыл, садитесь, товарищ Байда, — как-то по-домашнему спокойно и приветливо произнес бригадный комиссар, бегло оглядев политрука. — На границе не служили? Ничего, привыкнете, оботретесь и, надеюсь, полюбите свою работу…

— С детства мечтал о границе, товарищ бригадный комиссар! — вскочил Антон.

— Приятно слышать. Во всяком деле без любви к нему не жди проку. Без любви и, конечно, без знаний. — Говорил он неторопливо, ненавязчиво. Упомянул о задачах политического воспитания, о тревожных международных событиях, о революционной борьбе в Испании, об угрозе фашизма…