Ф. Вишнивецкий: Тридцатая застава

«Разве им, всемогущим, трудно было защитить моего Ванека? Или я мало молилась?»

По привычке она еще продолжала адресовать небу жалобы своего сердца, но небо отвечало либо холодным равнодушием, либо страшным воем пикирующих бомбардировщиков фашистской авиации. Незаметно и эта привычка выветрилась и как-то понятнее стал ей окружающий мир. Заботы о раненых, дружба с Варварой, Машей и Мариной да редкие встречи с Василием Селиверстовым заполняли все ее духовные потребности общения с миром.

И еще мысль о брате. Где он, Болек? Жив ли? Позабыл свою сестричку?

Словно подслушала ее судьба и послала ей весточку от брата. Без малого год блуждало письмо по фронтовым дорогам, пока очутилось в руках Ванды.

«Маленькая моя сестричка! — писал брат мелким, неразборчивым почерком. — Наконец мы завтра выступаем на фронт. Ровно четыре года тому назад в этот день первые бомбы фашистов обрушились на нашу отчизну. Теперь настал час возмездия. Они поплатятся за все наши страдания…»

На этом письмо оборвалась. Ниже Болеслав наспех дописал карандашом:

«Прости, милая, дописать и отправить письмо не успел — сама догадываешься, почему. Дописываю на ходу. Завтра снова в бой. На всякий случай посылаю тебе свои записки. Сохрани их. Пусть твои дети, прости, наши дети, если мне не суждено будет вернуться, знают правду о наших ошибках и наших страданиях. Поцелуй Ваню за меня. Передай ему, что я люблю его, как брата, и верю, что ты будешь с ним счастлива…»

От этих слов острая боль охватила грудь Ванды. Укрывшись от постороннего глаза, она долго и безутешно плакала. Потом в свободное время по нескольку раз перечитывала скупые заметки в тоненькой записной книжечке. Написала письмо, но ответа долго не было.

— Фронтовых дорог много, но мы разыщем на них Болеслава, — утешал ее Селиверстов.

Прошло немало времени, пока наконец прибыл ответ из штаба дивизии имени Костюшко.

«Ваш брат надпоручик Болеслав Щепановский пал смертью храбрых в бою за освобождение нашей многострадальной Родины 12 октября 1943 года…»

О большом горе маленькой польки-санитарки знали только близкие друзья ее. Оно влилось маленьким ручейком в широко разлившуюся реку всенародного горя. Редко кого обошла своим течением эта река в пограничном полку. После боев у «Светоча», а потом на подступах к Днепропетровску сильно поредели ряды застав. Кроме непосредственной задачи по охране тыла, пришлось вести тяжелые оборонительные бои вместе с армейскими частями во время отхода к Северскому Донцу. В бою под Изюмом — полк защищал этот важный узел в полном составе — был тяжело ранен командир полка.

Его заменил Кольцов.

В трудных боях возмужали и выросли люди, начинавшие войну рядовыми, сержантами. Василий Селиверстов возглавил полковую разведку. Сергей Черноус командовал тридцатой заставой. Очень мало осталось ветеранов, и все они стали боевыми командирами.

После боя за Изюм Кузнецов отозвал полк в город Валуйки. Принимали пополнение, продолжая очищать тылы фронта от предателей и фашистских агентов, не успевших уйти со своими хозяевами…

Здесь, в Валуйках, Байда, наконец, получил весточку от своего старого друга — Николая Лубенченко. Упрямый кубанец добился своего: почти два года сражался с оккупантами во вражеском тылу, командуя партизанским отрядом в Подгорской области. После тяжелого ранения его вывезли на Большую землю. Письмо пришло из тылового госпиталя.

«…Плохо мое дело, Антон, — жаловался Лубенченко. — Врачи грозятся отрезать ногу, но я им не дамся. Как же потом воевать? А жить как?..»

Трудно было представить Николая с его кипучей, деятельной натурой на костылях. Немедленно написал письмо:

«Держись, казак! До последнего держись! Врачи могут ошибаться. Мы с тобой должны встретить победу не инвалидами, а полноценными воинами…»

Очень тревожился Лубенченко о судьбе Юлии и сына — он уверен был, что родится сын. Байда знал, что Дубровина еще ранней весной уехала к родственникам и там родила… Но кем одарила мужа — сыном или дочерью — не знал. Однако он знал, чем порадовать друга, поддержать его дух в трудную минуту и написал: «Можешь гордиться сыном! Такой казарлюга растет, что впору и о шашке для него подумать…»

Одновременно он послал телеграмму Юлии с адресом Николая. А через месяц Дубровина, оставив на попечение бабушки ребенка, вернулась в полковую санчасть. Какой конфуз перенес Байда, когда оказалось, что описанный им Другу «казарлюга» — девочка…