Ф. Вишнивецкий - Тридцатая застава

— Где же гвардейцы-танкисты? — послышались в окопах пограничников тревожные выкрики.

А из леска впереди уже двинулись вражеские танки, стреляя на ходу. Окопы мелкие, не успели отрыть — куда спрячешься от шквального огня? За танками уже можно различить вражеских автоматчиков, начали бить ручные пулеметы. В воздух тучами поднимаются комья земли, валятся деревья. Грохот десятков машин нарастал, уже не слышно оружейного огня. Дрогнуло сердце даже у тех, кто от границы шел с боями. Такого скопления военной техники, такой плотности огня они еще не видели…

За спиной послышались сначала редкие орудийные залпы прибывшего на рассвете артдивизиона полка, но они терялись в общем грохоте. Казалось, ничто не в состоянии остановить этот огненный вал.

Пограничники уже приготовили связки гранат для отражения танковой атаки. Но лишь вражеские машины прошли «ничейку» и развернулись веером, грозя смять, смешать с землей оборону пограничного батальона, как ожили копны сена, кучи соломы. Сначала огонь оттуда казался незаметным в сплошной канонаде. Но вот закружился одни танк противника, другой, там вспыхнули сразу два. Дрогнули, смешались наступающие. И тогда сено и солома сдвинулись со своих мест и, ведя прицельный огонь, пошли навстречу гитлеровцам.

— Вот это действительно гвардейцы! — кричали пограничники.

Атака гудериановских танков захлебнулась, остатки их скрылись в лесу. Справа от пограничников вышел из-за копны сена высокий командир в форме танкиста. На груди бинокль и автомат.

— Командир гвардейцев!.. Катуков!.. — пронеслось по окопам. Бойцы надеялись увидеть что-то необычное в облике этого человека, имя которого стало известным по всем фронтам. Но он ничем не выделялся среди других танкистов.

— Это лишь проба сил. Завтра он навалится всей армадой. Держитесь, голубчик, пока мы перестроимся. И с разведкой надо поспешить, — напомнил Катуков.

Сережа Черноус, как и многие из тех, кто впервые участвовал в бою, с восторгом провожал загоревшимся взглядом уходящих танкистов. Ведь вот чего можно добиться смекалкой! Одного не понимали молодые бойцы: почему танки уходят в тыл?

Оставив батальон Бахтиарова и артдивизион на занятых позициях, полк перешел к Мценску, взял под контроль все переправы через небольшую речку Зуш. Поступили сведения, что противник выбросил крупный десант северо-восточнее Мценска. Птицын бросил все заставы на борьбу с диверсантами. Отошли с прежних позиций и катуковцы. У трех Воинов остались только пехотные части поддержки и батальон пограничников.

Ни утром, ни днем Байда не смог выполнить поставленную Катуковым задачу — разведать противника. Как и предвидел командир танковой бригады, вскоре после первой атаки взметнулся новый шквал огня. Били по копнам сена, соломы, по всей площади расположения советских войск. Покрытое низкими тучами небо стало багровым, на поле стлался сизый дым от подожженного сена. Налеты артиллерии и авиации продолжались почти до сумерек.

— Пора, — решил Байда, когда стихла канонада.

— Подождем ночи. Только людей потеряешь. И без этого тает наша пограничная гвардия, — возразил Бахтиаров.

— Ты посмотри на поле — сплошной дым. Да они и не ожидают в такое время. А пока проберемся, и ночь прикроет.

В системе позиционных сооружений немцы не делали ни минных полей, ни проволочных заграждений — готовились к наступлению. Дымовая завеса помогла незаметно переползти от воронки к воронке ничейное поле, а когда настала ночь, разведчики углубились в расположение главных сил противника и возвратились поздней ночью. Катуков немедленно вызвал Байду, внимательно выслушал его сообщение.

— Кулак приготовили крепкий. Об этом и пленные говорят. Думал, преувеличивают. Что ж, деваться некуда, будем встречать… Спасибо, старший политрук, можете отдыхать…

«Чем же мы встретим этот „кулак“»? — думал Антон, возвращаясь в расположение батальона. Сколько он ни всматривался вокруг, никакой боевой техники не заметил. «Если эта лавина танков обрушится утром на наши окопы, чем мы отражать будем?»

Закравшееся сомнение опаснее врага. И оно уже рисовало в воображении командира завтрашнее утро. Тяжелое, кровавое и, может быть, решающее утро в боях за столицу.

Наступило утро 10 октября — полное раздумий, волнений и фронтовых забот.

Байда ушел в расположение застав. В еще слабом свете еле обозначались извилистые ходы сообщений, окопы, стрелковые ячейки. Казалось, все здесь погружено в покой и дремоту.