Владимир Житомирский - Враг Геббельса № 3

Листовка

Он вернется!

Листовка

Об атмосфере, царившей в редакции, куда она пришла молодым литсотрудником, рассказывает в своих воспоминаниях Раиса Мирер: «Работаем мы в редакции часов по двенадцать в сутки, а то и больше. Шура Житомирский, художник, тот вообще живет в своем кабинете: жена с маленьким сыном в эвакуации. Фотокорреспонденты – почти все молодые и холостые парни – рады между поездками на фронт побыть хоть несколько суток в тепле и уюте, в дружеской компании, расслабиться, потрепаться, выпить. Спирта всегда вдоволь, ребята с фронта привозят. Возвращается один из них живой, невредимый – ну как не отпраздновать? Закончим работу, пусть хоть за полночь – и к столу! А стоит этот огромный стол в конференц-зале «Крокодила», который пока отдан нашей редакции… Днем за столом работают художники и ретушер. Мой письменный столик в этом же зале, в уголке. Ну, а по ночам… Стол «роскошно сервирован»: на бумажных кружочках хлеб и лук, а рядом надписи – «ветчина», «индейка», «жаркое»… Зато спирта – полно! Настроение у всех прекрасное: летом 43-го советские войска уже начали наступать и идут, идут, идут на запад. Мы пьем за победу, за свой журнал».

Когда поздно ночью заканчивалась работа над очередным номером (а по воспоминаниям отца, оформителям нередко приходилось работать и по восемнадцать часов), макет после утверждения тут же отправляли в типографию, чтобы затем весь тираж доставить «подписчикам» – сбросить пачки с журналами над расположением немецких войск.

И вот перед сном отец мог позволить себе на короткое время отстраниться от всего, чтобы погрузиться в прекрасное прошлое. Чаще это происходило прямо за редакционным столом. Хотя порой все же удавалось выбраться из редакции, дойти пешком до родного Трубниковского переулка, соединявшего улицу Воровского (в прошлом и ныне – Поварскую) с Арбатом. Главное – не забыть пропуск «на беспрепятственное движение по гор. Москве позже 24 часов», подписанный комендантом Москвы генерал-майором Синиловым. И побыстрее миновать фабрику «Большевик» с ее дразнящими кондитерскими запахами. А дома, включив лампу на рабочем столе, отец мог хоть ненадолго отрешиться от этих фото с еще смеющимися или уже убитыми фрицами (личные фото, взятые у пленных или убитых немцев, мешками привозили в редакцию, съемку боев делали штатные репортеры «Фронтовой иллюстрации»). Возникала возможность окунуться в часы или дни счастья – его ждала недописанная книга.

А началось с того, что ему случайно попался макет какой-то книги – бежевый ледериновый переплет и чистые страницы внутри. Тонкие листы бумаги чередовались с плотными кремовыми, на которых можно было рисовать. (Рисунки см. в конце главы I. – В.Ж. )

«Все мои мысли были сосредоточены на пропаганде среди войск врага, – вспоминает отец. – Для того чтобы сохранить остатки внутреннего равновесия, я придумал себе маленькую отдушину. Прежде чем лечь спать, я минут сорок проводил вне войны. На левой странице писал что вспомнится из довоенного прошлого, на правой делал набросок – иллюстрацию к тексту. То и другое тушью, без черновиков. Быть может, это и придало им большую достоверность. Так родилась эта лирическая книга… На переплете вклеил фото – лицо автора, напряженное и встревоженное, слева моя жена катит в колясочке годовалого нашего сына… Написал: “Мечты о прошлом и будущем”».

Главная тема? «Это книга о счастье», – отвечает на этот мысленный вопрос автор. И в самом начале объясняет главное: «Война. Горе наших людей – мое горе. Мозг и сердце разрываются от этой тяжести. Эта книга – моя соломинка, она должна спасти меня».

Первая запись адресована моей матушке: «Я устал. Я недоспал целые месяцы. Я мечтаю о море. Сегодня я сказал тебе, Эрика, что меня хватит еще на две войны. Так ли это?». Автор – художник, и на соседней странице воплощение тогдашней мечты: собственная фигура со спины у кромки моря, рядом на траве – сидящий малыш со шлейками крест-накрест, вдали прекрасный лайнер, стайка дельфинов.

Вспышка-воспоминание:

«Мы оба очумели от солнца, песка и воды, от жары и счастья. Я и сеттер-гордон моего друга. Мы бежали по длинной песчаной косе, отбрасывая пятками мокрый песок. Вокруг солнца сияла радуга. Гордона звали Фатран. Мы оба не крепко задумывались над жизнью. Мы просто переполнены были счастьем». Этим чувством проникнута и соседствующая иллюстрация. В стройном загорелом бегуне нельзя не узнать будущего автора рисунка.