Анатолий Баюканский - Заложницы вождя

Вскоре в вагоне все утихло. «Счастливчики» уминали хлеб всухомятку, иные, правда, запивали хлеб водой, а те, кому ничего не досталось, по-собачьи, с откровенной завистью заглядывали на верхние нары, где вовсю «гужевали» уголовники, надеялись, что им тоже может выпасть счастливая доля, корочка с барского стола. Неожиданно Бориска услышал чей-то вихлястый голосишко:

— «Топорик», а «Топорик»! «Выковырянный»-то, я видел, жрал пайку.

— Как это, жрал? — свесился с нар вожак. — Я жиденку сие запретил. Ну и ну. Нарушать воровские законы никому не позволено. Это вам не на воле. Счас разберемся, — строго сказал что-то дружкам. Оставив жратву, с нар спрыгнули двое. «Костыль» был уже знаком Бориске, а вот второго, по кличке «Бура», он столь близко видел впервые, хотя о его изощренной жестокости уже был наслышан. На вид этот уголовник казался вполне нормальным, даже интеллигентным — худощавое лицо, бархатные, завораживающие глаза, тонкие холеные пальцы, характерные либо для пианиста, либо для вора-карманника. Лишь татуировка, которой «Бура» был разрисован, что называется с головы до пят, никак не вязалась с обманчивой внешностью. Расставив по-моряцки ноги, уголовники встали посредине вагона, касаясь друг друга локтями. Спрыгнул с нар и сам вожак. Был он в тельняшке, сыто рыгал. Отстранив дружков, подпер руками бока:

— Где туточки наш смельчак «выковырянный»? — Вожак отлично видел Бориску, но, как истый «вор в законе», ничего не делал без рисовки, привычно, «давил на психику» деревенских, тем самым укрепляя авторитет. В глазах «Топорика» не было ни злости, ни тем более ненависти, он просто хотел на примере несговорчивого «выковырянного» дать должную отстрастку всем обитателям вагона, чтоб никому было неповадно идти супротив его воли.

Кто-то из мальцов угодливо подвел блатных к углу, в котором, скрючившись, лежал Бориска. Кровь из разбитого носа перестала сочиться, хлебушек был съеден, поэтому знакомое безразличие охватило все его существо, он смертельно устал — пусть мучают, убивают, все равно, только бы скорей к концу. Здоровенная ручища «Костыля» выволокла Бориску на свет божий.

— Эх, седой, седой, до чего же ты легок, — притворно-сочувственно проговорил «Костыль», — как мне тебя жаль. Зачем нарушил закон?

— Мне положено, вот и ел, вас не спросил. — Бориска, на всякий случай, прислонился к стене вагона. Не терпел, когда били лежачего сапогами по лицу и пинали под ребра.

— Интересно, кто это тебе пайку положил? — склонился к лицу паренька вожак.

— Советская власть!

— Это какая же такая, советская власть в нашем вагоне? — захохотал вожак. — Ну, уморил. Здесь власть тюремная. — «Топорик» махнул рукой, и уголовники с обеих сторон схватили Бориску под р56уки, встряхнули так, что, казалось, оборвались внутренности, резко заныло в груди.

— Глянь, «Бура», — осклабился «Костыль», — седой-то, оказывается, сытый, как буржуйский кот, облизывается. — Со злостью пнул Бориску отработанным приемом под ребра. Парнишка скорчился, обхватив руками грудь, но его тут же снова силком выпрямили. — Отвечай, как на-духу: кто тебе позволил жрать пайку? Ты ведь ее честно проиграл.

— А кто вы такие, чтобы тут командовать? — У Бориски шатался зуб, царапал язык, мешал говорить. О, если бы не проклятый голод, отнявший силы, он дотянулся бы до оплывшей наглой рожи этого мужика, явно «косившего» под подростка, чтобы избежать призыва в армию, сжал бы кадыкастую глотку мертвой хваткой, но… нынче он был истощен до предела. Самому не верилось, что два года назад считался в ремесленном первым забиякой, во время кулачных боев, когда дрались группы модельщиков с краснодеревцами, шел всегда в первом ряду. — Мразь вы! Ничтожества! Нашли себе под силу больного и раскудахтались! — Воспоминания придали силу и смелость, вроде даже кулаки потяжелели.

В вагоне стало удивительно тихо. Поперхнулся куском вожак, приблизил одутловатое лицо, напускную игривость, как ветром сдуло, теперь с откровенным любопытством изучал странного «выковырянного», гадал и никак не мог понять, что стоит за его сумасшедшей смелостью. Ведь не ради фраерства лезет на ножи.

— Надобно тебе нервапатолога пригласить, — внешне миролюбиво проговорил вожак, взял Бориску за подбородок, — а ты, курва буду, мне нравишься, шибко смелый. А все, видать, потому, как папенька с маменькой тебя по головке гладили и никто ни разу не надумал швырнуть тебя на ходу с поезда. — Ничего, этот сольный номер ты нам покажешь. — Он обернулся к дружкам, но в этот самый момент Бориска вдруг изловчился и ударил «Топорика» ногой в пах, затем боднул «Костыля» головой, выскользнул из цепких рук «Буры», истерически закричал, теряя ощущение реальности: