Андре Мальро - Надежда

— А если в один прекрасный день нам нужно будет подавить фашистский мятеж и тут окажется, что штурмовая гвардия разложилась? Я под свою ответственность людей без поручительства не беру. В казарме Ла-Монтанья фалангистов хватало, в госбезопасности их не будет!

С самого начала Скали узнал ожесточенный голос начальника госбезопасности.

— У него внучка в кадисской тюрьме, — сказал кто-то из присутствовавших.

Двери захлопнулись, ничего больше не было слышно. Потом открылась дверь столовой — возвратился все тот же служащий.

— В военной разведке тоже есть бумаги. Майор Гарсиа говорит, эти бумаги имеют большое значение. Что касается тех, которые у вас, он просит, чтобы вы разобрали их — отделили бумаги погибшего пилота от бумаг наблюдателя. Все передадите мне, я сразу же отнесу ему. Отчитаетесь перед полковником Маньеном.

— Здесь много печатного материала и карт, узнать, кому это принадлежит, невозможно…

— Наблюдатель здесь, допросите его.

— Как хотите, — сказал Скали без восторга.

Чувства, которые вызывал у него этот военнопленный, были так же противоречивы, как те, которые он испытал, просматривая бумаги. Но было и любопытство: позавчера один немецкий летчик, самолет которого упал в Сьерре около самого штаба (где находились два министра, прибывших с инспекторским визитом), был приведен туда на допрос. И поскольку он удивился при виде генералов, будучи уверен, что у красных генералов нет, переводчик назвал ему имена присутствовавших. «Дьявол, — буквально завопил немец, — только подумать, я же пять раз пролетал над этой хибарой и не сбросил ни одной бомбы!»

— Секунду, — сказал Скали служащему, — передайте майору, что среди бумаг, которые я просмотрел, есть документ, возможно немаловажный.

Он имел в виду полетный лист, поскольку в графе «дата вылета» было проставлено число, предшествовавшее франкистскому мятежу.

Скали перешел в кабинет, где находился под охраной наблюдатель. Пленный сидел за столом, облокотившись на крытую зеленым сукном столешницу, спиной к двери. Войдя, Скали увидел сначала только фигуру, одновременно и гражданскую, и военную: кожаная куртка и синие брюки; но, услышав скрип открывающейся двери, фашистский летчик встал и обернулся: в его движениях, в худобе длинных рук и ног, в ссутуленной, даже когда он стоял, спине было что-то чахоточно-нервическое.

— Вы ранены? — спросил Скали нейтральным голосом.

— Нет. Контужен.

Скали положил на стол свой револьвер и бумаги, сел, сделал знак выйти обоим охранникам. Теперь фашист оказался напротив Скали. Лицо у пленного было воробьиное — небольшие глаза, вздернутый нос, такие лица часто встречаются среди летчиков; ему придавали некоторую выразительность заметная костистость и стрижка ежиком. Пленный не походил на Хауса, но был того же поля ягода. Почему у него такое ошеломленное выражение? Скали оглянулся: за его спиною под портретом Асаньи виднелась груда серебряной утвари высотою в метр: блюда, тарелки, чайники, мусульманские кувшины для воды и подносы, часы, столовые приборы, вазы, реквизированные в разных местах.

— Что вас удивляет — все это?

Пленный не сразу понял:

— Все это… что именно? Тут?..

Он показал пальцем на сокровища Синдбада:

— О нет!..

Вид у него был загнанный.

Возможно, пленного удивлял сам Скали: внешне он походил на американского комика — не столько лицом, толстогубым и в черепаховых очках, но с правильными чертами, сколько всем обличием: ноги слишком короткие по сравнению с туловищем, из-за чего походка у него была как у Чарли Чаплина, замшевая куртка, совсем не в «красном» духе, и автоматический карандаш за ухом.

— Вот что, — проговорил Скали по-итальянски. — Я не полицейский. Я летчик-доброволец, вызван сюда по вопросам технического характера. Меня попросили отделить ваши бумаги от бумаг вашего… погибшего коллеги. И все.

— О, мне безразлично!

— Направо — то, что принадлежит вам, налево — все остальное.

Наблюдатель принялся раскладывать бумаги в две стопки, почти не глядя на них: он смотрел на блики, которыми электролампочки обрызгивали сверху груду серебра.

— Вы потерпели аварию или были сбиты в бою?

— Мы вели разведку. Нас сбил русский самолет.

Скали пожал плечами.

— К сожалению, их у нас нет. Ничего. Будем надеяться, появятся.

В полетном листе значилась отнюдь не разведка, а бомбардировка. Скали испытывал острейшее чувство превосходства человека, знающего правду, над тем, кто заведомо лжет. Ему, однако же, ничего не было известно о том, какие это двухместные итальянские бомбардировщики появились на испанском фронте. Пускай полиция выясняет! Но он сделал пометку. На стопку справа наблюдатель положил какую-то квитанцию, несколько испанских кредиток, маленькую фотографию. Скали чуть приспустил очки, чтобы рассмотреть получше (он был не близорук, а дальнозорок): то была деталь одной фрески Пьеро делла Франческа [60] Пьеро делла Франческа (ок. 1420–1490) — итальянский живописец, представитель раннего Возрождения. .