Брюс Федоров - Вестники Судного дня

Фёдор беспокойно заворочался и поглубже натянул на голову сохранившийся с зимы, рваный в нескольких местах полушубок. Посчитав, что таким образом он обрёл уют и спокойствие, старший лейтенант расслабился, предоставив утомленному мозгу свободу выбора, как быстрее забыться в объятиях солдатского Морфея. Но вместо долгожданного сна перед глазами стали проплывать картины из прошлой мирной жизни и образы дорогих ему людей. Это был не сон, а, наверное, зыбкое забытьё, то есть та удушливая дремота, которая только выматывает силы человека, а не восстанавливает их. Растревоженное сознание начинает произвольно ворошить сюжеты прошедших событий, выискивая, как правило, именно те, в которых задержались недосказанные слова, утраченные надежды, незаживающие обиды, то есть всё то, что в реальной жизни хотелось бы изменить, улучшить, найти ошибкам слова оправдания. Сделать всё, чтобы восстановить мир в неуспокоенной израненной душе, но разве это возможно?

Вот и теперь неожиданно для него самого в сознании Фёдора возник образ любимой невесты Татьяны, необыкновенно яркий, живой, словно наполненный особым теплом и весенним яблоневым светом. Где она, в какой действующей армии? Десять месяцев рейда – десять месяцев отсутствия какой-либо связи с родными и близкими. Помнит ли она его, не забыла? Ведь и объясниться толком друг с другом так и не успели. Не решился сказать самые трепетные и нужные слова. Всё скомкал, сорвал белые свадебные наряды военный вихрь. Что может она подумать, не имея от него ни вестей, ни писем? Какая уж тут сентиментальная переписка из вражеского тыла?

Неужто посчитала, что он убит или забыл, а может, не оправдал её ожиданий? Ведь женщины не умеют прощать собственного разочарования в своих избранниках и трудно расстаются с придуманными идеалами. Как хотелось бы увидеть её сейчас воочию. Рассказать о том, что любит только её одну, и другой у него не будет. Прижать к груди, оградить от несчастий и лихолетья тревожной жизни. А Москва, любимый город, где он родился, жил и учился… который теперь защищает от надвинувшейся на него беды. Как хорошо бы пройтись пешком по его сейчас невольно притихшим улицам и площадям. Вглядеться в лица прохожих, вслушаться в размеренный ритм одетой в солдатскую гимнастёрку столицы. А затем очутиться в отчем доме, где скрипят, но держатся его дорогие старики. Как жаль, что за молодыми страстями он так мало уделял внимания им и их просьбам чаще писать и хотя бы изредка видеться с ними. Как бы он хотел очутиться сейчас с ними рядом, присесть на застланный протертым плюшевым покрывалом старый диван и просто смотреть, как мать собирает на круглый, с белой скатертью стол под раскидистым абажуром незамысловатый семейный ужин. Какое это несравненное удовольствие – видеть, как она старческими морщинистыми руками разливает заварку из пузатого, с отбитым с краю носиком фарфорового чайника и изредка посматривает на него, и улыбается той особой улыбкой, которой могут улыбаться только матери при виде своего единственного и любимого чада.

Фёдор почувствовал, как сладкая истома подкралась к самому сердцу и сжала его своей облапистой рукой. Бешеное желание жить охватило всё его существо. Выжить любой ценой, несмотря на свистящие пули и разрывы снарядов, выжить, невзирая на боевые схватки и опасные оперативные задания, выжить лишь только для того, чтобы хоть краем глаза увидеть эту прекрасную мирную жизнь, где столько света, доброты и обычного человеческого счастья. Разве не для этого рождаются люди на этой Земле?

Тревожное щемящее чувство разом охватило Фёдора, лишив его остатков сна. Он резко присел на своем импровизированном ложе из елового лапника.

– Что же это со мной? – он словно испугался своих неожиданных сновидений. – Так нельзя. Чего это я разнюнился, размечтался? Неужели близость к позициям Красной Армии так расслабила меня? Но ведь до них почти двести вёрст, которые ещё пройти надо. Это же не прогулка по ялтинской набережной с девушкой под ручку, а огневой прорыв. Смерть летает везде и повсюду и может подстерегать за любым деревом. Почему я забыл о старом солдатском правиле, что на войне надо думать только о войне, а все сантименты побоку? Иначе быть беде. Война – ревнивая дама.

От недовольства самим собой Фёдор даже сердито затряс головой и, обмотав ноги портянками, принялся засовывать их в сапоги, притопывая каблуками в земляной пол. Делал он это повседневное, но весьма ответственное дело со всей тщательностью. Конечно, голова вещь важная, но именно ноги должны прошагать эти километры и, если приключится, вынести его из-под огня на поле боя. И потому чистые высушенные портянки и хорошо подогнанные сапоги – самая необходимая солдатская справа.