Брюс Федоров - Вестники Судного дня

А мины, как перезревшие груши в ветреный день, всё так же мерно продолжали падать как бы из ниоткуда на головы оцепеневших бойцов.

К вечеру группа старшего лейтенанта Бекетова вышла к месту, где располагался основной отряд.

Слушая доклад Фёдора, комбат не мог заставить себя спокойно сидеть на месте. Он встал и принялся крупными шагами мерить маленькую, засыпанную опавшей листвой лесную поляну. Пальцы левой, опущенной вдоль бедра руки то сжимались в кулак, то опять разжимались. Правой он подобрал с земли какой-то прутик и теперь периодически хлестал им по своим сапогам. Казалось, своего заместителя, который встал вслед за ним и всё говорил и говорил, пытаясь объяснить возникшую ситуацию, он даже не замечал. Голова командира была опущена, брови сдвинулись, выражение помрачневшего лица не предвещало ничего хорошего. Он остановился перед Бекетовым и замер, широко раздвинув ноги.

– Ты хоть понимаешь, Бекетов, что твоя группа провалила задание? Добытая вами информация могла бы быть полезной, а теперь она не стоит ничего. Теперь немцы предупреждены и свой штаб или переведут, или усилят охрану. И к ним так просто не подберешься. Ты ведь знаешь, какое значение придает Центр уничтожению этого штаба и подчиненного ему диверсионного батальона. Тебе прекрасно известно, что это не просто обычные подрывники, а прошедшие выучку в небезызвестном полку «Нахтигаль» матерые диверсанты. Это ещё те псы натасканные. За ними много что числится, в том числе и почти полное уничтожение штаба нашего корпуса месяц назад. Комендантский взвод сумел прикрыть только командующего и двух замов.

Командир батальона отвернулся и, стоя спиной к своему старшему лейтенанту, коротко бросил:

– Разговор ещё не закончен. – Затем возвысил голос и крикнул, – Панкратов, ко мне! – Когда запыхавшийся лейтенант подбежал к нему, комбат приказал, – Поднимай батальон. Мы меняем позицию. На сборы – 15 минут, – потом повернулся к Фёдору Бекетову и произнёс:

– Одним словом, рапорт о ваших неудачах будет направлен в Центр. Тебе выговор с предупреждением о неполном служебном соответствии. Дозорных, которые так опростоволосились, на неделю отстраняю от боевых операций. Направь их кашу варить. То, что раненых уберегли, хорошо. Лично сопроводишь их в партизанский отряд «Старика», пусть там подлечат. Всё равно без дела сидят. А своего убитого похороните с честью. А пока что из строя выбыло трое подготовленных бойцов. Это тебе не рядовые красноармейцы, а целенаправленно подобранные люди, прошедшие специальную подготовку. С пополнением ты знаешь, как у нас. Центр снабжает нас людьми, едой и оружием только время от времени. На месте, в этих лесах и деревнях, мы никого равнозначного подобрать не сможем. Так что делай выводы.

– Это моя оплошность. Готов понести любое наказание и искупить вину кровью, – Фёдор вытянулся перед командиром. Не наказание его страшило, не рапорт в Центр и не полученное взыскание. Обида на себя, свою расслабленность, которую разведчик не может позволить себе ни на минуту, тем более находясь на задании в тылу противника, не отпускала его. Обманулся на пустяке. Своим попустительством расхолодил группу. И вот итог: пожалели дозорные «крестьянина», подарили ему жизнь, за что и поплатились: один убит, двое ранены. Как так бывает: за жизнь одного следует смерть другого?

– Ну, ну, так уж не кручинься. Кровью смыть вину… давай без этих высоких слов. Ещё будет много возможностей голову сложить, – Корж присел на старый, заросший тёмно-зелёным мхом пень, давая понять, что разговор переходит в дружескую стадию. – Конечно, Фёдор, твои дозорные прошляпили, но в бою ответственность за всё несет командир. Никто не сомневается в твоих профессиональных качествах. Ты боевой, заслуженный офицер. Не раз отличился на боевых заданиях. Но здесь конкретно ты успокоился. Отправляя бойцов для наблюдения за дорогой, ты по меньшей мере должен был четко обрисовать их возможные действия на случай непредвиденных обстоятельств. А если не уверен в этих людях, то должен был подобрать других или лично быть в дозоре. Ну что молчишь, бедолага?

– Я всё понимаю, но сложно постоянно всех подозревать и не верить людям, Александр Васильевич, – огорченно махнул рукой Фёдор Бекетов. – Обычный человек, вроде трудяга, семья, дети – вот мои ребята и дали промашку.

– Семья, дети? – усмехнулся комбат. – Что, твои разведчики на блины к тёще собрались? И ты из меня слезу не дави. Это потом в бабий подол плакать будешь, – опять посуровел Корж, бросив недовольный взгляд на старшего лейтенанта. – Твои разведчики уши развесили, а этот твой «крестьянин», как его зовут-то, Репнёв что ли? Вот он не сплоховал и правильно вычислил вас, и обвёл вокруг пальца, как мальчишек. Ты думаешь, немцы так просто утюжили какой-то лесок полчаса, разбазаривая свои боеприпасы? Нет, брат. Они это сделали не только потому, что их агент принес достоверные сведения, а и потому, что уже многое знают о нас. Недаром которую неделю идёт по нашим следам их егерская команда. И всё это ты должен был бы помнить. Не в бирюльки играем. И если твои бойцы не владеют как следует оперативной психологией и у них нет чутья на подставу, то этого Репнёва, хотя он наверняка никакой не Репнёв, надо было по меньшей мере задержать и сдать партизанам «Старика». У них в отряде много местных, может быть и разобрались бы, а так теперь мы вынуждены петлять, как заяц, по полям и лесам, заметая свои следы. А про веру в человека я тебе так скажу. Может быть, в мирное время или в далеком советском тылу эта вера даже нужна, но здесь, под боком у немцев действует другой закон, и ты его хорошо знаешь: Выполнить задание командования любой ценой. Наш промах, срыв, ошибка, допущенные здесь, обернутся потерями десятков, сотен жизней бойцов Красной Армии там, на фронте.