Геннадий Семенихин - Расплата

О, как любил Веня этот звук! Любил, как любой летчик и любой воздушный стрелок приземляющегося штурмовика. Любил, потому что этот звук, как напев жизни, победившей все смертельные опасности полета, врывался в наушники каждого члена экипажа, словно говорил ему восторженно: ты живой, ты вернулся, здравствуй!

Но теперь этот звук не приносил облегчения. Равнодушно внимал Якушев тому, как все тише и тише гудели плиты взлетно-посадочной полосы под тугими покрышками «ила», теперь уже на немецкой земле, с которой климовский полк летал с насиженных фашистских аэродромов. Скорость пробега быстро уменьшалась и почти совсем уже иссякла в те секунды, когда Ил-2, срулив с бетонки, торопливо спешил на место стоянки.

Но сейчас на все это Якушев не обратил никакого внимания. Переполненный яростью, он выскочил из задней кабины, но его опередил Максимович. Тот очутился на крыле как раз в ту секунду, когда летчик, обеспокоенно озираясь, открыл фонарь.

— Командир, что такое, братка ты мой, вы не ранены?

Побледневший Бакрадзе продолжал сидеть на своем пилотском месте, сжав сцепленными ладонями ручку управления и положив на них плохо выбритый подбородок.

— Нет, Янка, ранен не надо, — утомленным голосом пробормотал Вано. — Я не ранен… Кажется, я убит.

И в это мгновение с другой стороны крыла подскочил Якушев, всей своей выражающей гнев и решительность фигурой навис над ним. Тяжело дыша, с решимостью человека, которого оставили последние сомнения, выпалил:

— Ты… ты… ты трус!

Ничего не ответив, Бакрадзе продолжал сидеть с низко опущенными плечами. Сухие бескровные его губы дрогнули в какой-то страдальческой гримасе. Неизвестно, что сказал бы дальше распалившийся воздушный стрелок, если бы у него за спиной не раздался повелительный голос подходившего к их самолету полковника Климова.

— А ну-ка в сторону, старший сержант! Я сейчас говорить с ним буду. Майор Бакрадзе, ко мне!

Будто ослепленный, медленно поднялся, отстегнув привязной ремень, на пилотском сиденье летчик, выбрался из кабины, вяло соскочил на сыроватую весеннюю землю, с трудом поднял неимоверно отяжелевшую голову.

— Докладывайте о выполнении боевого задания, — резко произнес в наступившей тишине Климов. По тому, как раздувались крылья его тонкого носа, нетрудно было понять, с каким усилием командир полка сдерживает себя. Почти минуту молчал Бакрадзе и наконец с трудом выдавил короткую тяжелую фразу:

— Товарищ командир, боевое задание осталось невыполненным.

— Так, — холодно откликнулся Климов. — Причина?

Бакрадзе безвольно опустил вдоль туловища руки, и горькие слова сорвались с его сухих губ.

— Над целью, — начал он и запнулся, беря фразу с разбега, — над целью, как мне показалось, обрезал мотор.

— Максимович! — не глядя на летчика, крикнул Климов. — Немедленно садитесь в кабину и опробуйте движок.

Через считанные минуты взревел мотор самолета, огласив ровным устойчивым басом окрестности аэродрома. Мотор работал на одной бесперебойной ноте. Лишь бас его то усиливался, то стихал. По знаку командира полка Максимович выключил двигатель и покинул кабину «ильюшина».

— Мотор в порядке, товарищ полковник, — мрачно доложил Максимович и, повинуясь резкому нетерпеливому жесту, отошел в сторону.

— Так… — проговорил Климов и, не докончив фразы, запнулся. С минуту он молча смотрел на Бакрадзе, измеряя его разгневанным взглядом. — Так… значит, первый случай в истории нашего полка, когда летчик ушел от заданной цели, не сделав попытки ее поразить. Значит, вы, майор Бакрадзе, открыли новую страницу в его истории.

— И она именуется трусостью! — запальчиво выкрикнул Якушев.

Климов метнул в его сторону свирепый взгляд:

— А ты замолчи, говорун! Я спрашиваю тебя, что ли! Идем на КП, майор, там беседовать будем. А тебя, Якушев, я потом вызову.

И они зашагали по зазеленевшей апрельской земле вдоль самолетных стоянок. Низко опустив голову, Вано понуро молчал, а Климов до боли кусал тонкие, бескровные губы. Он о чем-то упорно думал и неожиданно остановился как вкопанный.

— Нет, — сказал он решительно. — Не поведу я тебя на КП, Вано. Слишком много чужих глаз будут там тебя разглядывать. А я не хочу, не хочу, понимаешь! Все-таки мы сюда с тобой от самого Сталинграда дошли. И здесь, на пороге Берлина… — Он горько развел руками. — Как же так, Вано Бакрадзе? Как все это получилось? Лучший комэск в полку, Герой Советского Союза, больше ста вылетов за плечами… Ты же под Сталинградом и на Орловско-Курской дуге какие чудеса вытворял, как тигр дрался!.. В сорок первом под Москвой отличился. Не могу я тебя карать, рука не поднимается. Что же случилось, Вано? Жить захотелось, что ли? Жить во что бы то ни стало?