Геннадий Семенихин - Расплата

— Вот тут я и живу. Нас здесь двое девушек с узла связи, товарищ старший сержант. Если будете когда ехать мимо, заходите в гости. А за то, что подвезли, спасибо.

Глаз она не опустила, и щеки ее не зарделись от смущения.

— А если я сегодня приду? — дерзко спросил вдруг Якушев. — Вот сегодня или завтра возьму и приду. Не прогоните?

— Нет, не прогоню, — грустно откликнулась она. — Вы только имя свое не позабудьте сказать на прощание.

— Веня.

— Я буду ждать вас, Веня.

— Я это место хорошо знаю, здесь мы всегда делаем четвертый разворот перед посадкой, — успел прибавить Якушев.

Стрельнув дымком, «виллис» рванулся вперед. Оглянувшись, Веня увидел, что девушка стоит с поднятой рукой, вся какая-то застывшая и недоуменная. Тоненькой показалась ему ее фигурка, перетянутая ремнем.

— Где тебя носили черти? — спросил неодобрительно Бакрадзе после того, как он выпрыгнул из «виллиса» на самолетной стоянке.

— Не ругайся, Вано, поручение командира полка выполнял.

— Поручение, поручение, — проворчал Бакрадзе. — Какое может быть поручение, если через час вылет на цель. Я уже резервного стрелка хотел брать, понимаешь, вместо тебя.

— За чем же тогда остановка? — обиделся Веня. — Бери.

— Ну ладно, ладно, ишак строптивый, не лезь в пузырь. С тобой надежнее. Задание, понимаешь, не слишком простое. — Он поднес планшетку к его глазам: — Вот смотри.

Наклонившись, Веня увидел изломанную красную линию маршрута, упиравшуюся в тонкий изгиб реки, и строчку железной дороги.

— Здесь ходит бронепоезд, понимаешь, — заволновался грузин. — Уже несколько дней и ночей ходит, проклятый, понимаешь, и никто не может остановить. Ни наши доблестные артиллеристы, ни прославленные наши партизаны — мастера по железнодорожным взрывам, ни летчики из соседнего братского штурмового полка. Прилетал тут утром разгон давать командир дивизии полковник Наконечников, меня вызвали на КП… Ты Наконечникова видел когда-нибудь, Веня?

— Кажется, встречал…

— Здоровый такой в плечах, как у вас, у русских, говорят, косая сажень. Лицо полное, доброе, но когда надо, ох и свирепым бывает, вай-вай. Вызывает, значит, меня на КП. «Ты Герой Советского Союза, Бакрадзе. Золотую Звезду носишь?» — «Ношу». — «Так вот докажи, что ты Герой. Разбей сегодня бронепоезд, от которого пехота стонать начинает». А я что говорю? Я говорю: «Так точно, будет исполнено. Цель будет перекрыта». Комдив лишь усмехнулся свирепо: «Мне и другие командиры групп, вернувшись из боя, так докладывали. Цель перекрыта, но ничего не убито». А нам надо убить этот бронепоезд, Веня, понимаешь. Вот этот лесок видишь?

Якушев склонился над планшеткой, которую Бакрадзе держал в руках, плохо подстриженным ногтем водя по изломанной линии маршрута и кружочкам, обозначающим цели.

— Вот здесь у них одна зенитная батарея, вот здесь вторая, а тут за изгибом речушки, чуть левее, третья. Фейерверк в нашу честь устроят приличный. Так что к этому будь готов, как юный пионер. К зениткам и «фоккеры» или «мессершмитты» могут прибавиться. Одним словом, скучать тебе в своей кабине не придется. Плюс к тому, хочу прибавить, что полетим не своей одной четверкой, как обычно летаем, а шестеркой, ибо береженого бог бережет, а огонь шестерки сильнее огня четверки.

— Арифметику изучал еще в первом классе, — хмыкнул Якушев. — Так что знаю, что четыре плюс два шесть.

Бакрадзе рассмеялся, и озабоченность улетучилась с его лица:

— Маладэц! Юмористы, если даже и над полем боя погибают, в рай попадают самыми первыми, вне очереди, геноцвале. Но ты помолчи, потому что повторение — это мать учения.

— Есть, помолчать, товарищ капитан! — гаркнул иронически Якушев, но Вано пропустил мимо ушей эту маленькую дерзость и повеселевшим голосом оценил:

— Вот это уже получше, потому что Герою СССР капитану Бакрадзе только послушные подчиненные нужны, других держать он не станет. А теперь марш в кабину и проверь все оборудование. Через двадцать минут взлетать.

Нет ничего томительнее этих минут ожидания, предшествующих боевому вылету. Все уже рассказано командиром, обсуждены все детали предстоящей штурмовки, последние отметки нанесены ведомыми летчиками на карты. Скользят минуты, и остается их пятнадцать — десять до зычной команды: по самолетам. И вот тут-то начинаются сомнения, раздирающие разум и душу.

Глядит улетающий на боевое задание в небо, вслушивается в отголоски опробуемых моторов и думает, быть или не быть, вернется он или не вернется, если выпадет судьбина горькая испытать все беды вынужденной посадки за линией фронта или гореть над целью от вражеских зениток либо от очереди с фашистского истребителя с черными крестами на крыльях. Даже реальный полет, в котором все это может случиться, и то легче, чем его ожидание, когда перепутываются и азартное желание боя и предвидение опасности, граничащей со смертью. Но легче полет, потому что мало в нем остается времени на тягостное раздумье, потому что надо действовать, действовать и действовать и азартное желание добиться победы подстегивает к этому и только этим одним будет занят разум.