Виктор Королев - Баллада о непобеждённом

– Рус, сдавайс!

Ещё два раза успел выстрелить, двух фрицев уложить. И – всё…

Потом фашисты подсчитают свои потери. За два с половиной часа боя они потеряли одиннадцать танков, семь бронемашин, около шестидесяти солдат и офицеров. Шла к Москве целая танковая дивизия, и её остановил один-единственный русский солдат. Не было такого случая во всей истории Великой Отечественной войны. Никто и никогда не смог повторить подвиг Николая Сиротинина. Не победили его фашисты. Погиб герой непобеждённым.

Спустя лет двадцать после войны об этом подвиге будут не раз писать многие советские издания. И станут ссылаться на запись, найденную в дневнике обер-лейтенанта 4-й танковой дивизии Фридриха Хенфельда: «17 июля 1941 года. Сокольничи, близ Кричева. Вечером хоронили неизвестного русского солдата. Он один стоял у пушки, долго расстреливал колонну танков и пехоту, так и погиб. Все удивлялись его храбрости… Полковник перед могилой говорил, что если бы все солдаты фюрера дрались, как этот русский, то завоевали бы весь мир. Три раза стреляли из винтовок. Всё-таки он русский, нужно ли такое преклонение?»

К очередному юбилею Победы снова вспомнят о беспримерном подвиге. И отыщутся свидетели, появятся новые подробности…

Во второй половине дня немцы собрались у места, где стояла разбитая пушка, валялись пустые ящики из-под снарядов и десятки стреляных гильз. Туда же согнали и местных жителей. Полковник, действительно, говорил, что каждый солдат должен защищать свою родину – фатерлянд. Как этот русский. Потом из кармана гимнастерки убитого русского солдата достали медальон с запиской – кто да откуда. Главный немец отдал его женщине в синей косынке, что-то сказал, переводчик разъяснил: «Возьми и напиши родным. Пусть мать знает, каким героем был её сын и как он погиб».

Похоронят немцы Сиротинина на холме. Полковник приказал дать над могилой троекратный залп. В знак уважения к солдатской доблести и храбрости. Потом, кстати, придут другие немцы и сожгут дотла деревню Сокольничи за связь её жителей с партизанами. А в соседнем городе Кричеве устроят гетто и расстреляют несколько сотен местных еврейских семей.

После войны Николая Владимировича Сиротинина посмертно наградят орденом Отечественной войны I степени. Родные и белорусские краеведы ходатайствовали о представлении его к званию Героя. Только всё напрасно: для оформления таких документов обязательно нужна хоть какая-то фотография. А её у Коли ни одной не оказалось…

Ночью Еликаниде приснился всё тот же страшный сон, что мучил её который год. Ей двадцати ещё не было, она тогда помогала отцу в зимней работе – всем семейством строили лодки. За деревней река делает поворот и катится с шумом вниз. Перекаты эти от деревни Кашки не видны. Лодки внизу бьются об камни, всё дно ниже по течению Чусовой усеяно осколками и железными чушками. Здесь главный путь лежал ещё с демидовских времён, по реке на лодках металл сплавляли. А металл, он везде нужен.

Гружёные лодки потонут, а прогонщики выберутся на берег да в новые, покупные садятся – иначе до города не добраться. Платили хорошо, по сорок рублей за лодку. Вся деревня этим занималась. За зиму тятя, бывало, по две лодки собирал. Апрель иль май уже, сплав вот-вот пойдёт, он день и ночь на берегу, днища смолит. Ну и они, пятеро детей, тоже участвовали.

Сначала надо было поднять наверх брёвна. Они неслись по реке, некоторые прибивало к берегу, и, застряв в затоне, они дожидались мастера. Брёвна были ничьи, так считалось испокон веков: всё, что река приносит, принадлежит тому, кто первый из воды достанет.

Закатить наверх непросто. Тяжёлое бревно крутилось, грозило уйти обратно в осеннюю воду, и нужно было вытащить его на берег и сразу же ошкурить. Потом пусть сохнет, а раз ошкурил – значит, застолбил, никто в деревне никогда не позарится, это уже твоё.

Как подсохнет, тащить. Да подстраховывать верёвкой сверху, с обоих концов, чтобы не перекосилось, не сорвалось. Колышки подставлять, наготове ещё колья держать, подбивая их на передыхе. И тянуть на раз-два. Катить что есть сил, не переставая. Мать сверху на верёвках, отец у комля, ребятня – с боков. Тут без помочи не осилить. А она старшая, невеста уже.

Свадьбу сыграли на святцы. Гриша Гилёв сильно ей глянулся. Когда посватался, счастлива была. Да и потом, до весны, до тепла каждое утро просыпалась с радостной улыбкой: «Какая же я счастливая!» То были светлые, цветные сны. А другой, страшный – он позже появился.