Николай Шпанов - Война «невидимок». Последняя схватка

Решив еще раз проверить себя, он снова пошел вдоль них, и на этот раз ему посчастливилось: он увидел торчащую из зелени железную скобу, дернул за нее и почувствовал, как почти без сопротивления подалась тяжелая железная калитка. «Как странно, — подумал Житков, — ни запоров, ни охраны!..» И он решил войти. Сделав шаг в еще более плотную темноту, он почувствовал теплый и густой аромат роз. Сквозь черноту ночи они едва светлели. Какая масса! Со всех сторон розы, розы… Житков протянул руку и нащупал колючие ветки. Нужно было разобраться в этой колючей путанице, найти тропинку.

Где-то, совсем неподалеку, послышалось приглушенное рычание собаки, хруст ветвей. Тень огромного пса мелькнула перед самым лицом, и через мгновение, сбитый с ног, Житков лежал на земле. Он пытался встать, но при малейшем его движении собака угрожающе рычала.

Послышались шаги человека. Хриплый голос негромко произнес:

— Хорошо, Волчок, хорошо…

Луч карманного фонаря ударил Житкову в лицо. Ослепленный, он вдруг услышал раскатистый смех, перешедший в хриплый кашель.

— Ага! Попались! Вы всегда совершали маленькие промахи.

Житкову почудилось, будто голос ему знаком. Если бы это не было невероятно, — он поклялся бы, что это голос старого Юстуса Мейнеша. Его и никого иного! Но это же невозможно…

— Довольно, Волчок, — сказал обладатель голоса Мейнеша. — Ну-с, вставайте, молодой человек!

На этот раз сомнений не осталось. Житков вскочил на ноги и в свете фонаря действительно узнал Юстуса.

— Проходите… Сейчас мы поговорим. Прочь, Волчок! — по-хозяйски прикрикнул Мейнеш, палкой раздвигая колючие кусты и пропуская Житкова на дорожку. — Как вам нравятся мои розы?

Мейнеш склонился к кусту, и слышно было, как он втянул в себя воздух.

— Только понюхайте!..

Они молча прошли с сотню шагов.

— Что там случилось? — послышался из темноты голос, по которому Житков не мог сразу же не узнать Бураго. — Право, ты страдаешь манией преследования, старина.

— На этот раз я веду живого разбойника, — весело крикнул Мейнеш.

Но Житков его больше не слушал. Несколькими прыжками он ворвался на веранду, где, развалясь в качалке, сидел Бураго.

— Фантасмагория! — воскликнул Бураго. — Вот уж воистину ничего другого и я не могу сказать. Настоящая фантасмагория!.. — Что все это значит?

— Александр Иванович, представьте меня молодому человеку, — сказал Мейнеш, тяжело поднявшись по ступенькам веранды.

Указывая на Мейнеша, Бураго торжественно произнес:

— Капитан первого ранга Хрисанф Николаевич Рожков.

Житков бессильно опустился на стул.

Из боцмана-разбойника, из диверсанта-фашиста Юстус Мейнеш вдруг превратился в капитана первого ранга Хрисанфа Рожкова!

Это нужно было пережить. Житков молча сидел и во все глаза глядел то на Рожкова, то на Бураго.

Они сидели втроем на балконе белого домика, утопающего в цветах, даже ночью источающих аромат, какого Житков еще никогда не слышал.

На столе, в матовом стеклянном шаре, мерцала свеча. В ее слабом свете вино в стаканах казалось черным. Житков держал стакан двумя руками, забывая отхлебывать, поглощенный негромкими хрипловатыми звуками знакомого голоса.

Долог был рассказ Рожкова. А закончил он его так:

— …Двадцать лет носить личину ренегата, изменника. Двадцать лет тенью следовать за Витемой, парализуя каждый его шаг, грозивший бедой моей Родине, двадцать лет жить, стиснувши зубы!.. Но самое трудное не это. Самое страшное не ежеминутная опасность разоблачения, — презрение тех, кого любишь, чье уважение тебе дороже жизни… Тяжелый путь! Если вам предстоит вступить на него, вы должны быть готовы к тому, что придется забыть все, что вам дорого, забыть родной язык, научиться думать на языке врагов. Вы должны научиться добиваться доверия врага. Малейший промах погубит и вас и порученное вам дело. То, что вам поручит враг, вы должны будете делать так, чтобы он вам всегда и во всем верил. И вы должны быть готовы еще к одному: никто из тех, кто вам дорог, не будет знать, где вы, что с вами, чем вы заняты. Вы будете вести секретную войну, войну невидимок, не затихающую даже тогда, когда народы наслаждаются миром. Это война во имя мира, во имя спокойствия и благоденствия вашей страны, двухсот миллионов дорогих вам людей!.. А теперь, — Рожков поднял свой стакан, — за вас!

Бураго также поднял стакан и молча чокнулся с молодым человеком.

— Мне хочется спросить вас кое о чем, — сказал Житков, обращаясь к Рожкову.