Борис Сопельняк - Рядовой Рекс

Громов оттолкнул Саньку, нырнул в пролом и… тут же прирос к земле. Прямо на него шел огромный крокодил. Рядом волочил перебитый хвост серо-зеленый аллигатор. Виктор шагнул в сторону — и чуть не наступил на клубок змей.

— Мама родная, — ужаснулся он, — мы же расколошматили террариум.

Удавы, кобры, крокодилы, черепахи, устрашающе огромные ящерицы — чего здесь только не было! И все копошилось, шипело, извивалось, норовя выбраться на волю. Виктор юркнул в пролом и, вытирая холодный пот, выдавил:

— Да-а… Такого я еще не видел.

— Завалить бы, — кивнул на пролом Санька. — А то расползутся, перекусают.

— Надо бы. Только чем?

— Да вон, — показал Санька на разбитую легковушку. — Мы ее враз подкатим.

— Действуй, — махнул рукой Громов.

Санька свистнул и, прихватив шестерых солдат, кинулся к легковушке. А Громов двинулся в обход террариума. Шаг… другой… третий. И вдруг он услышал предупреждающе-грозное рычание. Оно было таким глубоким и мощным, будто разом загудела сотня органов. Громов сделал еще шаг — и замер. В десяти метрах от него изготовился к прыжку… тигр. Сверкают яростью желто-зеленые глаза. Сечет бока длиннющий хвост. Из передней лапы сочится кровь.

«Ранен, — мелькнула мысль. — А раненый зверь бросается на первого, кого видит».

Автомат, как назло, за спиной. Виктор сделал шаг назад. Тигр шагнул вперед. Виктор потянулся к кобуре. Тигр угрожающе приподнялся. Чтобы достать автомат и передернуть затвор, нужно две секунды! Неужели не успеть?! Если прыгнуть за дерево, а потом… Прыжок! Яростный рев. Удар по спине. Визг. Лай. Хрип. Снова рев.

Когда Виктор приподнялся, прямо перед собой увидел вцепившегося в холку тигра Рекса. Хрипяще-визжащий клубок катался в пяти метрах от Виктора. Он понимал, что долго Рексу не продержаться, но убивать эту огромную кошку почему-то было жалко.

— Ладно, потом разберемся, — решил он и всадил пулю в заднюю ногу тигра.

Тот сразу выпустил Рекса и метнулся в кусты.

— Не трогать! — крикнул он прибежавшим на шум автоматчикам. — Раны пустяковые, он их залижет. А там посмотрим — может, отвезем в Москву, и я буду показывать его дочке.

Рекс был цел. Основательно помят, но цел. Громов еще и еще раз осмотрел его, плеснул из фляжки воды, прямо из ладоней дал попить и, гладя подрагивающий загривок, сказал:

— Да, Рекс, с такими кошками наверняка не имела дела ни одна собака. Ты хоть понимаешь, что шел на верную смерть? Этой киске даже такая псина, как ты, на один зуб. Молодчина, Рекс! Ты у меня парень что надо. Без тебя я бы давным-давно был на том свете. Ну что, оклемался? Идти можешь? Тогда вперед! — поднялся Громов и повел свою группу дальше.

Снова перебежки, яростные схватки, бои за каждый дом, и вот, наконец, Потсдамская площадь. Огонь противника усилился. Залегли, подождали танки и, скрываясь за броней, двинулись к имперской канцелярии. Гитлеровское логово всего в пятистах метрах, но больше не удалось сделать ни шагу — эсэсовцы стояли насмерть.

Погибая у ворот бункера, эти солдаты знать не знали, что творилось за толщей стен. А там извлекались на свет старинные вина, ликеры и деликатесы. Пили партийные бонзы, генералы, советники и секретарши, пили офицеры, камердинеры, шоферы и слуги. Лишь Гитлер не притрагивался к рюмке и каждую минуту требовал новых сведений о положении на фронте, диктовал свое завещание. Он призывал немецкий народ лучше погибнуть, чем прекратить войну, он успел исключить из партии и снять со всех постов Геринга и Гиммлера.

Еще утром 30 апреля Гитлер на что-то надеялся, но после полудня принял решение. Его камердинер Ленке получил приказ раздобыть двести литров бензина и принести их в сад рейхсканцелярии. Личный шофер фюрера Кемпке стал уверять, что канцелярия окружена русскими и на машине не прорваться, но Ленке так на него посмотрел, что тот все понял и побежал выполнять приказание. Больше всего он страдал не от того, что начал догадываться, зачем нужен бензин, а от того, что достал на двадцать литров меньше.

И вот последний обед. За столом — гробовое молчание. Любимица Гитлера овчарка Блонди не отходит от хозяина. В углу поскуливают четверо ее щенят, но Блонди не реагирует. Совершенно подавленная Ева Браун что-то умоляюще говорит Гитлеру. Он усмехается и напоминает о судьбе Клары Петраччи — ее вместе с Муссолини сперва расстреляли, а потом повесили вниз головой.

Подали пирожные. Никто к ним не притронулся. Тогда Гитлер придвинул к себе блюдо и подозвал Блонди. Следом за ней прибежали и щенята. Гитлер взял пять пирожных, вставил в них капсулы с ядом, посмотрел в преданные глаза Блонди и… протянул пирожное самому нетерпеливому щенку. Через секунду тот был мертв. Такая же судьба постигла остальных. Блонди окаменела, кажется, она начала что-то понимать, но хозяин торопливо сунул в ее пасть пирожное — она успела благодарно облизнуться, внутри что-то лопнуло и Блонди упала замертво.