Николай Панов - Орлы капитана Людова

Он продолжал разбирать мерзлые узлы сети, отбрасывать водоросли и мусор.

«А ну их, петухов этих, уйду я от них, — подумала Люся. — Нет, старшина Агеев, пожалуй, не петух, очень спокойный, очень выдержанный, отбивается от Вани, как от мальчишки. — Ей вдруг стало жалко Ваню. — Хочет одолеть в споре спокойного старшину и не может. И от этого злится, глупеет все больше. Действительно, как мальчишка! Такой задушевный, красивый, а ведет себя точно ребенок».

Стало весело и легко на душе. Так весело и легко, как не было уже много дней.

Не могла больше мучить Ваню. Тронула пальцем губчатый холодный лучик морской звезды, еще раз поблагодарила старшину за подарок, вместе с Ваней сбежала по тропке к воде.

Ноги скользили по крутому извилистому спуску.

Бородин хотел взять ее за руку, но вырвалась, ловко сбегала вниз. Бородин сорвал на бегу веточку ползучей березки.

— Вместо цветка! — сказал Ваня. Воткнул веточку в петлицу Люсиной шинели. Задержал руку на ворсистом сукне, заставил ее замедлить шаг.

Море ударялось о камни, взлетало косыми фонтанами, кропило лица освежающей влагой. Ваня взял ее за руку, крепко держал, помогал перепрыгивать с одного валуна на другой. Его шинель распахнулась, из-под жесткого меха шапки блестели счастливые глаза.

— Вот молодчина, что приехала! — говорил Ваня. — Только ты, Люська, признайся: специально из-за меня или просто случай вышел?

— Из-за тебя, ясно из-за тебя! — откликнулась Люся. — Понятно, если бы не американцы эти, не выбралась бы сюда. Военврач и то удивился, отговаривал…

— А зачем тогда с этим разведчиком играешь? — спросил Бородин. Его лицо потемнело, а глаза вдруг стали бесцветными, приобрели то бешеное выражение, которое так не любила Люся. — Смотри, Люська, в случае чего…

— Что «в случае чего»?

— А то, что этим не шутят. Даром, ты от меня далеко, если полюбишь еще кого, не пощажу ни тебя, ни его.

— Так-таки и не пощадишь? — смеялась Люся. Даже эти угрозы и радовали и смешили ее. Угрожает, ревнует, — значит, любит.

Они остановились возле рогатой, выступающей в сторону моря скалы, присели на камень в подветренном месте. Ваня сжал ее плечи сильной и нежной рукой, поцеловал, так что стало больно губам.

— Не дразни ты меня, Люська! Я и так здесь тоскую. Такая война идет, а кругом камни да вода, и ни одного врага в глаза не видел.

— Уж очень ты воинственный, — сказала Люся. Было бесконечно приятно сидеть так, прижавшись к его груди, чувствуя его родные, робкие руки.

— Да, я воинственный, — сказал Ваня. — Мне бы сейчас летчиком или разведчиком быть.

Обнимал ее все увереннее и крепче, все ближе надвигались затуманенные любовью глаза. Она сделала над собой усилие, вырвалась, встала.

— Ванечка, пора. Наверное, доктор меня ищет. Мы еще капитана не перевязали.

— Никто тебя не ищет, — привлек ее к себе Бородин. — Не слышала разве? Застрелился капитан.

— Застрелился?

— Точно. Ребята рассказывали, радиограмму передавали об этом. Побудь еще со мной.

— Нет, мне пора, я озябла…

Быстро пошла по берегу. Бородин нагнал ее, шел рядом.

— Меня майор, наверное, ищет, — сказала озабоченно Люся.

— Никто тебя не ищет. Эх, не хочешь остаться… Когда погуляем снова?

— Ваня, не нужно. Вот кончится война. Я тебе обещаю… Ни о ком другом не думаю, ты мой любимый.

— Когда окончится война?! Шутишь?

Догнал, хотел обнять, задержать, но она уклонилась, взбегала по тропинке. Он поскользнулся, отстал. Люся не останавливаясь обернулась разгоряченным лицом, окинула его полным любви извиняющимся взглядом.

— Не сердись на меня, Ваня…

За ней захлопнулась дверь.

Бородин остановился между домами. Тяжело дышал, почувствовал, как пробирает холодный ветер, как словно померк вокруг ясный осенний день.

Агеева уже не было на скамейке. Из двери дома, где радиорубка, вышел приезжий политрук — сутуловатый, худой, в шапке-ушанке, надвинутой на прикрытые круглыми стеклами глаза.

— Товарищ политрук, разрешите обратиться, — прозвучал за спиной Людова просительный голос.

Валентин Георгиевич обернулся. Перед ним стоял стройный краснофлотец с юношеским румяным лицом, с сумрачным взглядом из-под сдвинутых напряженно бровей.

— Обращайтесь, — сказал Людов.

— Радист первого класса Бородин. Имею просьбу.

— Слушаю вас, товарищ Бородин.

— Подал я докладную командиру батареи об отчислении меня на передний край, в части морской пехоты. Вполне здоров, сдал до призыва комплекс зачетов «Готов к труду и обороне». Перед войной был радистом эсминца, имел несчастье участвовать в самодеятельности корабля.