Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 1. Чем я хуже?

– Еще бы, – расплылся в белозубой улыбке «Саня». – Не знаю даже, как вас благодарить. И вас, Зинаида, тоже.

– Да чего уж там, – махнул рукой Палыч. – Ну, чего расселся, как у тещи на именинах? Пошли. Проведу тебя чуток до проходной.

– А где Настя? – спросил «Нефедов», выйдя в пустой коридор, – Она собиралась меня здесь подождать.

– А зачем тебе Настя? – в свою очередь удивился Палыч. – Чего ей тебя ждать? Я ее в цех погнал. Ей работать надо. Признала тебя на проходной, от перебдительных идиотов-охранников освободила и – работать.

– Ну, да, – кивнул «Нефедов», – все правильно.

– Слушай, – вскинув руку, глянул на часы Палыч, – уже начало первого. Ты как, насчет, пообедать? Пока перерыв не начался, и оголодавшие работяги тараканами не набежали.

– А что, – довольно встрепенулся «Нефедов» – я действительно проголодался. Пойдемте.

И они пошли. Опять какими-то, очевидно, спрямляющими дорогу узкими захламленными проходами. В одном из безлюдных проходов идущий впереди Палыч остановился, обернулся и узкой ладошкой в широкую грудь остановил своего здоровяка-шофера.

– Постой, Сашка, постой, не спеши, – начальственно похлопал он по его груди и тихо спросил: – скажи мне, только честно. Ты и впрямь память потерял или тебе нужно, чтобы так считали? Ты ведь меня хорошо знаешь, знаешь, что я своих не сдаю. Дальше меня твои слова не уйдут. Я просто знать хочу.

– Извините, Палыч, – пожал плечами «Сашка» и постарался придать своему лицу как можно более правдивое выражение. – Я действительно почти все забыл. Я даже не помню, как вас по имени. Слышал фамилию Торяник и отчество Палыч. А имя не помню.

– Ты, все-таки, еще раз подумай, – настаивал что-то спинным мозгом почуявший Палыч. – В аварии виноват не ты. Претензий за разбитую машину к тебе – ни каких. Даже премии не лишим. Может, – он еще понизил голос, – тобой органы заинтересовались? Где-то что-то сказал? Кто-то что-то донес?

– Да, вроде, нет, – опять передернул плечами «Сашка», – правда, я ничего не помню. Но из того, что помню, и что мне Клава рассказывала: никто мной не интересуется.

– А что такое органы, ты, выходит, помнишь?

– В общих чертах – помню. Как и многие другие понятия. Я уже объяснял. И Клава слегка просветила. У нас этой ночью соседей снизу забрали. Она мне немножко объяснила.

– Ясно, – убрал руку от его груди Палыч. – Забудь этот разговор, Сашка. По-человечески прошу. Пошли обедать.

– Пойдемте. А разве мы сейчас о чем-то говорили?

– Вот-вот. Молоток. Вырастешь – кувалдой станешь.

После обеда они разошлись: «Сашка» – в сторону проходной, а все-таки не до конца убежденный в его амнезии Палыч – в цех.

Середина дня. Клава домой вернется еще не скоро, только к вечеру. Две безработных недели впереди. Алексею Валентиновичу захотелось в спокойной обстановке поразмышлять, обдумать дикую неправдоподобную ситуацию, в которой он помимо своей воли очутился. Закрыться в четырех стенах своей комнаты? Не прельщает. Да и соседи могут надоедать своим участием. На природе бы побродить, помозговать… А и впрямь. Почему бы и нет? Где у нас ближайшая природа? Черт его знает, где ближайшая, но парк Горького, как рассказывала Клава, уже существует. Кстати, а что было написано на табличке на боку трамвая, на котором он сюда ехал? Горпарк? Так чего тут думать? Ехать надо!

И он поехал. На конечной остановке возле парка, на кругу трамвая, Алексей Валентинович купил в газетном ларьке десяток газет, в том числе прошлодневных, и вышел на Сумскую. Через дорогу виднелся центральный вход в парк. Непривычный для Алексея Валентиновича вход: белые квадратные в сечении колонны с гипсовыми статуями у подножия и развевающимися выгоревшими флагами поверху. Между колоннами невысокие металлические трубчатые перегородки для разделения людских потоков в праздничные дни и уходящий в две стороны забор из побеленных кирпичных столбиков, перемежаемых черными вертикальными решетками, по-видимому, чугунными. Сразу за входом, посреди приподнятой невысоким холмом цветочной клумбы, встречала посетителей сидящая на скамейке скульптурная парочка: Ленин и Сталин. В детстве Алексея Валентиновича и вход стал гораздо помпезнее: здоровенная колоннада в архитектурном стиле сталинского ампира – и клумба стала пониже, и двух вождей сменил высокий памятник Горькому, которого в свою очередь, в далеком отсюда 2011 году зачем-то заменили совершенно неказистой, непонятно что символизирующей махонькой белочкой.