Евгений Шишкин - Добровольцем в штрафбат

— Федо-о-ор!

Потом испуганно зажала рот ладонью, опустила голову и побрела прежней шатучей походкой, не услышавшая ответа.

До Раменского оставалось меньше полуверсты. С угора уже различимы огоньки в окошках. Хмельной шторм в Ольге отбушевал, буйные волны настроения сменились ровной печалью и привычной задумчивостью.

Ольга обернулась назад: то ли шорох, то ли чьи-то преследующие шаги за спиной. Обернулась — громко ойкнула, вздрогнула, обмерла. На дороге, в нескольких шагах от нее, стоял волк. Его серое, хвостатое тулово с большой мордой тоже замерло. Напуганный вскриком волк, наверное, выжидал. Ольга замахала руками, закричала еще громче:

— Уходи! Уходи, бестия! — В отчаянии она схватила снежный ком, бросила в волчью сторону. — Откуда тебя леший принес? Пошел прочь!

Однако прочь побежала сама. Волк некоторое время постоял неподвижно, как бы в раздумье, потом потрусил за ней. Не наглел, близко не подступал, но и далеко не отпускал Ольгу.

— У-у, проклятый! Уходи! Сгинь!

Волк заклинаниям Ольги не внял и преследование продолжил. Других волков она благо не насмотрела — стало быть, не стаей, а сам по себе вышел на хищный промысел. Но, по-видимому, волк попался из трусливых или болен: если бы намеревался напасть, подобрался бы ближе. Ольга бежала, выкрикивая на ходу заклятия, и волк бежал как привязанный. Она невольно замедляла шаги, чтобы перевести дух, и он реже мельтешил лапами, оставаясь все время на почтительном расстоянии. Но никуда не сворачивал, шел по ее следам.

Пьяный градус из головы Ольги вышибло, а встреча со зверем показалась неслучайной. «За болтовню это. В наказанье мне, — обветренными губами раскаянно шептала Ольга. — Чего-то я не так сделала. Прости меня, Федор… Да уходи ты, дьявол! Вот привязался!»

Село было совсем рядом. С краю, самый доступный к спасению, дом Дарьи. Но если бы волк в шаге был, Ольга бы все равно туда не свернула. Тут же, через улицу, вдовья избенка бабки Авдотьи. У ее калитки Ольга остановилась. Воздуху не хватало, от усталости перед глазами — яркие круги, внутри — похмельно мутит, все тело в испарине, во рту — сушь. Ольга оборотилась на дорогу. Волк поотстал, темно зыбилось на снегу его очертание. И тут она услышала — сперва тихий, жалобный, а потом пронзительный — вой волка. В тишине, в чутких к любому звуку потемках, голос волка казался трубным, оглушающим. Мурашки пробежали по телу.

В окнах у бабки Авдотьи желтел свет. Ольга толкнулась в дверь, в сени. Но, прежде чем спрятаться там, еще раз взглянула на дорогу, еще раз прислушалась к вою. Зазывные звуки волчьего воя разносились далеко, скребли душу.

— Отколь ты, девка, экая? Че с тобой сделалось?

— Волк меня напугал. — Взопревшая Ольга села на лавку, стащила с головы шаль, устало вытянула ноги. — Встретил меня на угоре и до самого села по пятам шел. Теперь воет, проклятый… Напои меня, бабуль. Упыхалась вся.

Старуха поднесла Ольге кружку воды. Став напротив, внимательно осматривала нечаянную гостью. Растрепанная, руки трясутся, глаза лихорадочные, воду отхлебывает жадно: струйки мимо губ льются на подбородок.

— Ты, девка, вроде не в себе. Не почудился зверь-то? Не припомню, чтоб эсколь близко у села волки завывали. По лесу шастать шастают, а чтоб у домов…

— Не свихнулась я, бабуль. Выйди на крыльцо да сама послушай.

Старуха с проверкою не пошла, но оставила за собой сомнение, а то, что редкая в ее доме гостья — под хмельком, отметила сразу.

— Разболокись, охлынешь. Спиной-то к печке сядь, крыльца чтоб не студить с бегу-то. На празднике, што ль, побывала?

Низкую избу бабки Авдотьи освещала керосиновая лампа. Вдоль печки на матице, на гвоздиках, висели пучками высушенные травы, оттого по всему дому распространялся приятный сенной дух. На темном комоде, где стояло небольшое зеркало книжечкой и потускнелая, но веселящая глаз дымковская игрушка (молодуха в горошковом сарафане и кокошнике), лежала неотъемливая этому дому вещь — колода карт. Старуха слыла не только знатной знахаркой и повивальной бабкой, но умела ворожить на картах. Сельские бабы в нынешнюю пору частенько захаживали к ней, если долго не являлось весточки от родных с фронта. Как бы ни ложился пасьянс, дурственных прогнозов бабка Авдотья никому не давала, сердечно обходилась с каждой страдалицей, ищущей разрешения обстоятельств в пиковой да червонной масти.

Ольга зацепилась взглядом за разбухшую от работы картежную колоду, указала на нее пальцем.