Иван Стаднюк - Человек не сдается

— В общем, ты правильно мыслишь, Семен. — И Маринин дружелюбно похлопал Либкина по плечу. Ему все больше нравился этот добродушный и откровенный человек.

Надвигался вечер, неся желанную прохладу.

Петр Маринин, взобравшись на грушу-дичок, что росла на опушке соснового бора, пристально всматривался в сторону недалекого села. Хорошо бы заскочить туда ночью да пополнить скудные запасы продуктов. Но надежд мало. По дороге, огибавшей село, часто проходили колонны грузовиков. Многие из них сворачивали на проселок, нырявший в невидимый отсюда овраг, над которым возвышалась четырехгранная верхушка трубы какого-то небольшого завода, не обозначенного на карте Петра. Что там, в овраге?

Было видно, что по селу разъезжают мотоциклисты, прохаживаются солдаты. Да, пробираться в село опасно.

Вдруг откуда-то со стороны донесся женский голос — протяжный, плачущий. Вскоре Петр заметил и саму женщину. Она вышла из лесу немного впереди того места, где залег отряд, и направилась через луг, поросший мелколесьем, к деревне. Вслушавшись в причитания женщины, Петр разобрал слова:

— …Чтоб мать так плакала твоя!.. Чтоб твои дети без молока остались!.. Ворюга бессердечный!..

— Задержать! — приказал Маринин сержанту Стогову, стоявшему под грушей.

Через несколько минут немолодая женщина, всхлипывая, рассказывала Петру:

— Спрятала корову от немцев, так свои нашли. А чем мне детей кормить?.. Все фашисты забрали…

— Кто забрал корову?

— Наши хлопцы. За оврагом огонь расклали. Уже, наверное, зарезали Маньку.

— Ведите скорее туда, — распорядился Маринин и вместе со Стоговым и тремя бойцами направился в сторону, куда указала женщина.

Пробежали овраг, по дну которого протекал ручеек, и услышали запах дыма. Вскоре увидели пляшущее пламя костра; возле него сидело человек десять красноармейцев. Все обросшие, грязные, смертельно усталые. Недалеко стояла привязанная к дереву корова.

— Стойте, — тихо приказал Петр Стогову и бойцам. — А то сдуру стрелять начнут.

Подоспела отставшая было женщина.

— Вон тот басурман забрал корову, — взволнованно объяснила она, указывая из-под куста на огромного детину, что точил на камне плоский штык.

Совсем недалеко Маринин заметил часового. Он сидел на пне и, уставив невидящие глаза в землю, странно, точно спящий, покачивался. Услышав за кустом шорох, часовой с трудом приподнялся и тут же упал на землю, громыхнув винтовкой о пень.

— Голодный обморок, — вздохнул Петр и решительно направился к костру.

Огромный детина — грудастый, широкоплечий — оказался сержантом. Перестав точить штык, он скрестил напряженно-настороженный взгляд со строгим взглядом Маринина. Потом нехотя поднялся на ноги, сделал шаг навстречу Петру. Рассмотрев на его гимнастерке знаки отличия политработника, вдруг начал истерично хохотать.

— Братцы! Политрук к нам пожаловал! — сквозь хохот проговорил сержант. — Пришел политинформацию читать на тему «Ни шагу назад, вперед на Берлин!».

На лицах бойцов мелькнуло подобие улыбок — горьких, усталых, безразличных.

— Давай, товарищ политрук! — скоморошничал сержант, подступая к Маринину. — Засвети вопрос о солидарности мирового пролетариата. Только извини, конспектировать не станем, не то время. Крой, начинай с трехаршинной цитаты о том, что будем воевать только на чужой территории!..

Петр почувствовал, как стыд жаром обдал его лицо. Ощутил какую-то вину перед этими опустившимися парнями. И в то же время в груди шевельнулась злоба: сержант издевался над его, Маринина, душевной болью, глумился над общей бедой…

Петр не удержался, когда сержант надвинулся на него грудью и приблизил в страшном оскале лицо, одним ударом свалил его на землю. Этот удар словно вернул сержанту силы: он мгновенно вскочил на ноги и поднял кулак, в котором был зажат штык. В дикой ярости Петр кинулся навстречу. Но в это время Стогов резко оттолкнул его в сторону и, рванув на своей груди гимнастерку, тихо сказал сержанту:

— На, бей…

Сержант будто протрезвел. Беспомощно оглянулся на своих товарищей, которые вскочили на ноги и схватились за оружие, опустил руку и, по-детски всхлипнув, обессиленно опустился на траву, выронив штык.

— Мародерствуете? — не мог прийти в себя Петр. — Своих грабите?

— А ты глазелки протри! — подал от костра голос щуплый, с перебинтованной рукой солдатик. — Мы у немцев корову отняли. Вон они!

Маринин вопросительно посмотрел на раненого красноармейца и перевел взгляд туда, куда тот указал рукой. Увидел под кустом распластанные тела двух гитлеровцев.