Алексей Войтешик - Хватка

Надо бы их взбодрить, а заодно прикажи Ермакову или Хазикову, чтобы собак поили чаще. Жрать хвостатым нечего, так пусть хоть пьют сколько им влезет. Да и по войсковым методикам, – комбат улыбнулся, – ты же помнишь: «солдат при изучении военных дисциплин во время самоподготовки, видя своего командира, обретает требуемую твердость духа и усердие…».

Лопатин, наконец, отпустил застывшие на его лице складки напряжения и улыбнулся:

– Черт, Родион, давай я еще им и почитаю там что-нибудь из довоенных методик: о боевых караулах на заставе, а особенно о нормах рациона для собак. Ладно уж, – наконец, согласился он, – ты – комбат, ты – командир, твои приказы не обсуждаются.

Все верно. И я чую, что сейчас попрут эти с-суки. Знать бы только откуда. Ну, – подмигнул Лопатин, – тогда не поминай лихом. Родя, в случае чего – жмись задницей к тому краю, к броне, или зови на помощь. А я сейчас как пойду, да как взбодрю там личный состав резерва, как вдарим мы потом по фашисту танками…

– Иди, – хлопнул его по побелевшей от соли спине Филиппов, – вдарит он. На всех и осталось-то всего по три-четыре снаряда. Зенитки вообще – ветер в стволах гуляет.

Лопатин взобрался не бруствер окопа и, пригибаясь к земле, засеменил вдоль кустов к ближайшей мазанке…

Комбат, тем временем, поднял лицо к прожаренному солнцем небу. «Сейчас бы в речку, – думалось ему, – с берега или нет, лучше с мостков. Стать спиной и, расставив руки в стороны, свалиться назад, плашмя. Чтобы перехватило дыхание, чтобы ледяная вода сошлась над тобой, а ты падаешь камнем вниз, где еще холоднее от донных родников, а потом, чувствуя, что не хватает воздуху, судорожно гребешь наверх. И вот как только выскочишь на поверхность, тут же, не в силах больше сдерживать рвущийся наружу крик непременно заорать, что есть мочи…!»

Опуская лицо и, возвращаясь в знойную действительность, Родион открыл глаза, снял с ремня фляжку и жадно напился. Не успел он вернуть незаменимый армейский сосуд на место, как по спине и бокам неприятно потекли струйки пота. «Чтоб тебе провалиться, – с досадой выругался Филиппов, – куда ж ты сразу растекаешься, вода-водичка»? И не пить нельзя, а попьешь, так будто из кружки окатили…».

Он обтянул намокшую над ремнем форму и, пригибаясь, зашагал к ближнему орудию, но, не дойдя что-то около двадцати шагов, остановился и вслушался. Злой, протяжный свист наполнил окружающее пространство.

«Мины-ы-ы!!!» – Закричали бойцы, и все, как один бросились на дно окопов. Филиппов тоже присел на корточки. Опершись спиной на высохший под солнцем, словно кирпич земляной срез, он опустил голову и заткнул руками уши.

Часто и гулко застучало по земле. От тряски ноги Родиона поползли вперед, но отпускать уши, чтобы упереться руками, он не решился. Пришлось-таки ему помимо своей воли усесться прямо на пятую точку.

Выглядело это так, будто он испугался, а командиру негоже так выглядеть в глазах подчиненных. Хорошо хоть пока никто не видит этого, поднялась пыль. Мины ложились чуть дальше, на тот край села, где стояли советские зенитки и танки. В место, где у дороги окопались два расчета сорокапяток, ничего не попало.

Непроглядная пелена накрыла все вокруг. И вдруг ударило совсем рядом, в роще! Рухнули на дорогу, заворачивая вихрями неподвижный, знойный воздух несколько больших деревьев. Это уже начала работу дальнобойная немецкая артиллерия. Вот загремели, выбрасывая вверх лесную землю, снаряды второго залпа, что, как и первый, ложился туда же, в рощу. «Значит, – делал вывод комбат, – ориентиры заданы не точно, а корректировщик огня просто ничего не видит».

Но рано радовался Филиппов. Похоже, каждый в этом дьявольском немецком оркестре знал свою партию назубок и с присущей им педантичностью вступал в строго определенное время.

Третий залп вражеской артиллерии захлопал вокруг расчетов и стал сдвигаться к центру села, где навстречу этому валу огня наступал минный град. Было видно, как начали загораться строения. Где-то разбило сарай, поскольку к окраине неслись две ошалевшие от грохота коровы. За ними, наплевав на страх погибнуть, бежали люди, пытались их завернуть. Через минуту плотность огня только усилилась, значит, артподготовка подходила к концу.

Филиппов встал и опустил руки. С его фуражки и плеч осыпалась земля. В двухстах метрах правее еще раз пять грохнуло, и наступила долгожданная тишина.

– К бою!! – Хрипло выкрикнул комбат сорванной глоткой и вдруг понял, что сам того не помня кричал от страха, находясь под обстрелом в траншее. «Ну вот, – только и подумал Родион, окидывая кислым взглядом исковерканное снарядами и минами село, – вроде не первый день воюю, а чего-то …дал слабину».