Игорь Срибный - Даша из морской пехоты

Закрепились в каком-то поселке, в рабочей столовой… И начался бой.

– Там еще человек десять убитых! – угрюмо пробасил Шахов, возвратившись из окопов. – Надо бы…

– Если пойдем за телами, потеряем всех! – отрезал старший лейтеннт Серков. – А кто тогда отобьет следующую атаку румын?

– Командир! – К ним подбежал Олежка Юрко – младший сержант из пехотинцев, прибившихся к морякам при отступлении. – Там Тесленко с ранением в живот. Сюда несут. Надо бы медика!

– Даша! Ракитина! – крикнул Серков. – Ты где?!

– Здесь я! – продирая глаза, Даша вышла из рыбного цеха. Она спала при каждом удобном случае – не могла отоспаться после бессонных ночей в госпитале.

– Готовься! Раненого несут.

Даже при самом поверхностном осмотре раны Тесленко Даше стало ясно, насколько она плоха. Пуля попала в нижнюю часть живота, там и осталась…

– Ну что, эскулап? – спросил Серков и сам же ответил: – Тебе придется оперировать его прямо здесь!

Даша беспомощно огляделась… Разбитые витрины, разбитая пулями мебель… Грязь и кровавые потеки на кафельном полу…

– Здесь нельзя! – Она уже знала, что оперировать ей придется – Серков заставит…

– Несите сюда стол из мясного цеха! – Серков не слушал ее. – Быстрей! Юрко, горячую воду давай из титана!

Моряки притащили из цеха металлический стол, и Серков окатил его кипятком из чайника, принесенного пехотинцем.

– Застилай плащ-палаткой! – Серков протер стол чистой тельняшкой, выдернутой им из своего рюкзака. – Укладывайте Тесленку!

Старший матрос Тесленко – здоровенный мужик, два года отслуживший на кораблях, громко ругался, обзывая очень нехорошими словами Гитлера и других руководителей Третьего рейха и желая им всяческих кар и неприятностей.

Даша приготовила хирургические инструменты и вдруг встала, опустив руки…

– А не будет никакого наркоза! – жестко отрезал Серков, увидевший состояние девушки и поняв, что ее встревожило.

– А как же… – растерянно произнесла Даша.

– А никак! Режь давай!

– Ты режь, дочка! – прохрипел Тесленко. – Не бойсь, я могу терпеть!

– Но он же свалится в болевой шок! – не сдавалась Даша. – И умрет…

– Режь! – гаркнул Серков. – Иначе он умрет и без твоего болевого шока!

Серков сунул в рот Тесленко деревянную рукоять своего боевого ножа, и Тесленко с силой зажал ее зубами.

Это была первая операция, которую девушка вынуждена была самостоятельно проводить в полевых условиях, на ходу постигая хирургическую науку. И первая вот так – без наркоза.

Дрожь в руках прошла, лишь только Даша коснулась скальпелем раны. Дальше было проще – «глаза боятся, а руки делают»…

Лицо Тесленко покрылось мелким бисером пота. Ему было холодно. Очень холодно… После стало жарко. Потом из глаз моряка потекли слезы, много слез. А легче…

Серков помогал Даше как мог…

Качнувшись, он сделал шаг в сторону, утирая пот, заливавший глаза.

– Кончили? – вытолкнув языком рукоять ножа, прошептал бело-серыми губами Тесленко.

– Да, мы кончаем, – так же тихо сказала Даша.

– Покажи. Что там?!

Девушка поднесла к глазам Тесленко зажатый пинцетом красный кусочек кишки, в котором торчало донце пули.

Тесленко с трудом поднял голову и увидел свой вскрытый живот: там кишки были синие.

– Почему там синие, а тут кишка красная? – спросил он, запинаясь.

– Красный кусок – больной кусок! – пояснила Даша, едва не теряя сознание от вида распахнутого живота матроса. – Сейчас зашью, и все!

После этого Тесленко стал быстро слабеть и говорить больше не мог. Он лежал как мертвый, а все вокруг говорили вслух о нем, как будто он ничего больше не мог слышать и понимать. Но он все слышал и понимал.

Он слышал, как вернулась группа прикрытия и чей-то осипший голос спросил:

– Жив?

– Жив! Еще жив, – сказала Даша и вдруг по-детски всхлипнула. – Теперь все в руках Божьих!

– Все, братишки! – немного оправившись после операции, гаркнул Серков. – Надо уходить. У нас впереди долгая дорога!

Когда Тесленко укладывали на носилки, он ничего не слыхал, но когда понесли, услышал Шахова – неразлучного друга с «Красного Кавказа».

– Кончается?

– Плох, но еще жив, – Даша шла рядом с носилками, придерживая голову раненого.

В это время Тесленко говорить уже не мог ничего, не мог даже пошевелиться или дать знать Шахову рукой, что жив, что благодарен ему за участие… Но если бы в ту минуту он мог заговорить, он сказал бы тогда всем, и фашистам в том числе: