Богдан Сушинский - Власов - восхождение на эшафот

– Не сомневайтесь, так и мыслят, – проворчал Малышкин. – По-моему, они куда смелее доверяют солдатам подразделений, входящих в «Остлегионен» [31]. чем частям РОА.

– Будто их батальоны «Остлегионен» способны что-либо изменить в ходе этой войны, – добавил Трухин.

– Ставка в данном случае на то, что эти «туземные войска» ненавидят русских, а потому будут упорно сражаться, мечтая о независимости своих народов.

– Успокойтесь, господа, – вмешался Власов, – появление подразделений «Остлегионен» тоже вызвало недовольство Гитлера. Эти части находятся в непосредственном подчинении командования вермахта, а Гитлер не желает, чтобы его арийская армия заражалась вирусом азиатской расы. Чистота крови для него – прежде всего, даже если речь идет о крови, пролитой на поле брани.

– Особенно на поле брани, – возмущенно процедил Трухин.

Власов закурил и с минуту держал паузу, как бы дожидаясь, пока его генералы остынут.

– Я уже высказал свое мнение, о котором, уверен, сумели уведомить не только Кейтеля и Гиммлера, но и самого фюрера. Состоит оно в том, что вермахт не сможет победить в этой войне, пока в бой не будут введены силы Русской Освободительной Армии, за которой пошли бы и население, и значительная часть нынешних советских партизан. В этом меня убедили поездки по занятым немцами территориям. Немцы не хотят понять, что без русских России им не одолеть. Не одолеть им коммунистической России без антикоммунистически настроенных русских – вот в чем заключается их самая странная и самая страшная ошибка, – чуть ли не после каждого слова зло врубался Власов в стол худым, по-крестьянски узловатым пальцем.

Гиммлера не очень-то удивило упорство, с которым редактор СС-газеты «Дас Шварце Кор» штандартенфюрер Гюнтер д’Алькен добивался его аудиенции. Рейхсфюрер уже выяснил, что редактор только что вернулся после длительной поездки по территориям, прилегающим к Восточному фронту, и теперь был, очевидно, обуреваем какими-то совершенно немыслимыми идеями. Настолько же гениальными, насколько и бредовыми.

Несмотря на то что «Дас Шварце Кор» являлась официозом СС и, следовательно, должна была отличаться особой правоверностью, ее редактор давно прослыл вольнодумцем, по некоторым вопросам позволял себе не соглашаться со всеми, вплоть до фюрера. Правда, вольномыслие это крайне редко удавалось доносить до газетных страниц, что, собственно, и спасало д’Алькена, как редактора. Но ведь и мнение, высказанное в кулуарах совещания, в кабинете высокого чина СС или в собственном кабинете, тоже достойно того, чтобы быть отмеченным не только отставкой, но и концлагерем.

– Говорят, поездка по окрестностям Восточного фронта произвела на вас неизгладимое впечатление.

– Справедливое замечание, господин рейхсфюрер.

Они прошли вдоль берега небольшого озерца и оказались посреди чашеобразной, почти первозданной по красоте своей низине, в которой каким-то образом вмещались: это родниковое, обрамленное двумя невысокими скалами озерцо, дубовая роща, поросшие мхом руины замка и заброшенная штольня старой каменоломни. Эту «Долину отрешенности», как назвал ее Гиммлер, водитель открыл для него еще прошлым летом, когда завернул сюда, чтобы помочь шефу утолить жажду. Три родничка, издревле питавшие озерцо, казались божественно прохладными и умиротворяющими. Руины и каменоломня навевали на философские раздумья о вечности и суетности жизни, а между шатром рощи и озерным плесом царила какая-то особая нордическая прохлада, совершенно отделяющая эту долину от издерганного, расплавленного зноем остального мира.

– И каковы же ваши прогнозы, редактор? – поинтересовался Гиммлер, отпивая с ладоней родниковой воды.

– Как всегда, мрачные.

– Как всегда, – задумчиво кивнул Гиммлер, однако в голосе его не послышалось ни осуждения, ни мстительности.

– Зато поездка помогла мне убедиться в том, в чем, собственно, я и так был убежден.

– Еще одно оригинальное признание.

Гиммлер остановился у гранитной, отполированной стихиями скалы, в которой отливалась голубизна озерного плеса, а в кварцевых зернах отражались лучи предобеденного солнца, и выжидающе уставился на д’Алькена. Лицо его оставалось при этом холодно-вежливым и смиренно-терпеливым.

– Мы, господин рейхсфюрер, допускали огромную ошибку, унижая и истребляя население оккупированных нами русских территорий. Подавляющее большинство его действительно ненавидело коммунистов и не желало возвращения советской власти. Будь мы осмотрительнее и дальновиднее – давно сумели бы превратить начатую нами войну в гражданскую войну России.