Богдан Сушинский - Власов - восхождение на эшафот

– Операция для группы немецких камикадзе?

– Не спорю, это был бы «полет без парашютов и с заправкой горючего в один конец». Но вспомним, сколько подобных «полетов» каждый день вынуждены совершать на всех фронтах наши войска, предпринимая сотни атак, контратак, наступлений и антипартизанских рейдов.

– Последовал бы приказ, господин рейхсфюрер. Добровольцы у нас найдутся. Вспомним, сколько их нашлось, когда понадобились пилоты-смертники для ракет «Фау-2». Тогда в «Отряд военных космонавтов» мы набрали более двухсот человек, оставив без удовлетворения просьбы еще стольких же парней из СС.

Гиммлер никак не отреагировал на эти аргументы обер-диверсанта. Он вообще не нуждался в каких-либо доводах. Сейчас он весь был погружен в неожиданно нахлынувшие диверсионно-романтические мечтания.

– А что если действительно забросить группу коммандос и похитить или убить маршала Жукова?

«Чтобы никогда больше ты не подбрасывал рейхсфюреру подобные идеи! – словно заклинание проговорил про себя Скорцени. – Дьявол тебя расстреляй, если ты еще хоть однажды решишься предложить ему нечто подобное, смертоубийственное. Любой диверсионный бред он готов воспринять, как тщательно разработанную операцию!» Однако вслух полувальяжно произнес:

– Если говорить честно, после операции по освобождению Муссолини меня больше занимает личность Сталина.

Гиммлер и Кальтенбруннер удивленно, нет, скорее всего, заинтригованно, переглянулись.

– Видите ли, Скорцени, – долго и старательно протирал стекла очков Генрих Гиммлер, – Россия – не Италия. При том способе жизни, который ведет «вождь всемирного пролетариата», и при его режиме охраны… – покачал он головой.

– Совершенно очевидно, что в данном случае речь скорее должна идти о покушении, – согласился Скорцени, взглянув при этом на Кальтенбруннера. Но тот продолжал удивленно поглядывать то на него, то на Гиммлера, все еще не решаясь вклиниваться в не совсем понятный ему разговор. Ко всему, он еще и плохо представлял свою роль в этой беседе.

– Значит, только о покушении? – не сумел рейхсфюрер скрыть своего разочарования. Сейчас он вновь начинал вести себя так, словно уже отдал приказ о нападении на Московский Кремль.

– Поскольку не думаю, чтобы похищение каким-то образом изменило ситуацию в России или на Восточном фронте, – неожиданно завершил свою мысль штурмбаннфюрер.

– В том-то и дело, – согласился Кальтенбруннер, решив, что и ему тоже пора вступить в разговор и высказаться. – Похищение Жукова, Василевского, да, по-моему, даже Сталина, на данном этапе уже мало что изменило бы в положении на Восточном фронте. Может быть, только придало бы русским ярости, да отразилось бы на судьбе тех наших генералов, которые оказались в русском плену.

Гиммлер удивленно взглянул на шефа Главного управления имперской безопасности.

– Объясню, что ни у фюрера, ни у меня пока что не возникало желания затевать подобные операции, – мрачно объяснился Гиммлер. – Разве что вы, Кальтенбруннер, бог и покровитель всех наших диверсантов, действительно вынашиваете какие-то конкретные идеи. Но это тоже не большой грех.

– Подобная роль, скорее, для Шелленберга, – невозмутимо отреагировал обергруппенфюрер.

– Мы же с вами, – взглянул Гиммлер на стоящие на камине часы, – пока что должны быть озабочены тем, что происходит не в столице нашего закоренелого врага, а в столице самого преданного друга, в Будапеште.

Рейхсфюрер выдержал паузу, достаточную для того, чтобы взглянуть на Кальтенбруннера и Скорцени. Его интересовала реакция. Она была. Оба покровителя диверсантов переглянулись и молча уставились на Гиммлера. Они ждали. Разъяснений, вопросов, наконец, приказов.

– В Будапеште? – простодушно переспросил Кальтенбруннер. Он, как никто другой, не терпел излишней дипломатии и недомолвок. – Хорти опять что-то затевает?

– Притом давно, – отрубил Гиммлер, не вдаваясь ни в какие объяснения по этому поводу.

«Я еще вернусь в этот мир! Я еще пройду его от океана до океана! – словно заклинание повторил Скорцени полюбившуюся ему фразу, смысл которой уже давно стал его кредо. – Будапешт – так Будапешт. Я не собираюсь мучиться терзаниями по этому поводу. Даже если вместо него была бы названа Москва».

– Господа, сегодня утром стало известно, что послезавтра состоится очередное совещание у фюрера.

– Зачастил он что-то, – проворчал Кальтенбруннер, давно утвердивший за собой право ворчать по поводу любых решений, в том числе и фюрера.