Андрей Платонов - Антология русского советского рассказа (40-е годы)

— С зарубками? — снова спросил Семен.

— Так ты же сам вчера велел долото насадить.

— Это у меня мерка была, — с досадой проговорил Семен. — Я же сказал: сиди и не трогай ничего… Сказал или нет?

Наташа стояла, опустив голову, и шевелила камушек носком туфли. Губы ее дрожали.

— Ну, ладно, — махнув рукой, сказал Семен. — Сходи-ка на скотный двор, там двухдюймовые рейки лежат. Отбери шестнадцать штук, которые без сучков, и принеси сюда.

— Там, Сеня, конец той палки остался…

— Ладно, испортила мерку… Иди неси рейки.

Наташа пошла, не поднимая головы.

Семен долго смотрел ей вслед, потом перевел взгляд на меня и, прочтя на моем лице осуждение, отвернулся.

— Смотри-ка, теплынь какая, — сказал он, чтобы прекратить неловкое молчание. — Видишь, березка греется. Весь свет обойдешь, не найдешь такой березки.

Одинокая кривая береза росла на откосе, и ничего особенного в этой березе не было.

— А ограда-то! Погляди, какая ограда под солнцем. Серебряная.

Ограда тоже была обыкновенная, сделанная из еловых кольев, похожая на сотни других оград.

«Видно, не бывал ты нигде, не видал настоящей красоты, просидел всю жизнь в своих Поддубках, — подумал я с сожалением и грустью, — вот зубы-то и заговариваешь», — и, не удержавшись, спросил напрямик:

— Зачем ты так строг с Наташей? Разве ты не видишь, что она тебя любит?

Семен как-то странно посмотрел на меня и, ничего не ответив, снова принялся тесать. Я подумал было, что он хочет показать, чтобы я не ввязывался не в свое дело, но он вдруг сказал:

— А ты думаешь, я не вижу? Думаешь, мне легко с ней так говорить? Я уж знаю — только стань с ней поласковей, только приласкай, — прилипнет, и все. А какая между нами может быть любовь? Ей еще восемнадцати нет, а мне — тридцатый. У меня, брат, жену на войне убили… Конечно, Наташа заманчивая девка, она хоть кого заманит, если полюбит. В глаза погляди — душу видно до самого дна. Сердечная. Сперва и я думал вот так, из жалости, с ней погулять, да решил это дело отставить. С этим играть, все равно что с огнем играть. И ей голову закрутишь и себя обманываешь. Какая между нами может быть любовь?

Семен повернул топором бревно, срезал узкую полоску коры и отбил шнуром черту.

Она еще молодая, нигде не была, ничего не видела, — продолжал он. — Тут один семеновод из Хвалова к ней подбирался, — я его так шугнул, что он сюда и дорогу позабыл. Больно это у него просто, как по писаному пошло, видно, большую практику имел. Неправильный человек. А она не понимает. Где ей понять. Она было с этим с семеноводом в Хвалово стала ходить. А вот есть паренек, рядом тут в Синегорье живет. Почти каждый день письма ей пишет и кидает в почтовый ящик. Правильный такой паренек. Культурный. Радиолюбитель. Уже в эмтеэс помощником комбайнера работает. И летами и ростом как раз ей под пару. Так вот он ей не очень, видишь ли, нравится. «Это не он, говорит, письма пишет, это ему кто-нибудь надиктовывает. А сам он, говорит, и разговаривать не может. Как рядом встанет, так и начинает свистеть, ровно на телку». Подумаешь, какая привередливая. И не свисти ей. Он нигде и не свистит вовсе, он только при ней начинает посвистывать, да и то редко, так, немного посвистит и бросит. Ей-то что, жалко? Ясно, молодой еще, растеряется, как ее увидит, вот и свистит, чтобы показать свою самостоятельность. Вполне понятно. Я уж их пробовал сдружить, — улыбнулся Семен, — я ему говорил, чтобы не свистел при ней. Так тут другая беда: свистеть перестал — говорить начал. Совсем девчонку заговорил. Говорит и говорит без остановки. Она притормаживает, а он говорит. И все больше про приемники, про радио да про конденсаторы. А ей, сам понимаешь, не больно интересно слушать про конденсаторы. Ей восемнадцатый год идет — ей другие разговоры слушать охота.

— Это правда, что она частушки сочиняет? — спросил я.

— Кто, Наташка? — Семен отложил топор и недоуменно посмотрел на меня. — Кто это тебе говорил?

— И Катерина Петровна, и другие…

— Ну, да! Знает Катерина Петровна! Разве Наташка запевку сложит? Петь-то она, конечно, поет, у нее голое такой, что в Синегорье слыхать. А запевки складывать — куда ей. Я думаю, у нас новые запевки Фенька складывает, ты ее видал, заведующая птицефермой… Так вот, стал он ей про конденсаторы рассказывать, еще хуже у них дело пошло. Опять ей не нравится. Я тогда рукой махнул и отступился. Любовь такая вещь, она советчиков не терпит. Вот я тешу и тешу бревно, как умею, а станешь меня переучивать — сразу ничего не получится. Так и любовь, — у всех она разная, кому какая с руки, и третьему лезть в это дело — все равно без пользы. А насчет Наташи ты меня не суди — я нарочно ее на дистанции держу… Я тебя каких просил принести? — внезапно переменив тон спросил он. Позади меня стояла Наташа с охапкой реек.