Андрей Дышев - Всегда горячие гильзы

До сих пор удивляюсь, какие же мои бойцы доверчивые. Я ляпну какую-нибудь глупость, что, типа, мы запросто перевал-шеститысячник за ночь пешком преодолеем по скользкому фирновому снегу и при морозе минус тридцать пять. Парни смотрят на обледеневшие скалы, глазами понимают, что я несу бред, но сердцем верят: раз командир сказал, что запросто, значит – запросто. И только я один знаю наверняка, что задача эта невыполнима, потому что преодолеть перевал мы должны до рассвета, иначе вертолет ждать не будет, и мы останемся в горах подыхать, и к тому же еще у нас раненный, да почти у всех обморожения, да не жрали трое суток, да сил уж почти не осталось, еле ноги передвигаем. Но уверенным голосом вру ребятам. И происходит чудо: с матом, со слезами, с болью и стоном мы переползаем через этот проклятый перевал и успеваем к вертолету в последнюю минуту.

Кто мне скажет, почему так?

– Давай, как всегда: я говорю, а потом ты докладываешь: к вылету готов. И расходимся. Времени нет совсем. Принять решение надо очень быстро.

Полковник Кондратьев шел чуть впереди меня и говорил, не поворачивая головы. Он был чуть ниже меня ростом, к тому же еще смотрел себе под ноги. В общем, мне надо было сильно напрягаться, чтобы не пропустить ни одного его слова.

– С тобой трое человек. Вылет сегодня вечером. С собой ничего не брать. Ничего вообще. Десантируетесь на севере Афганистана. Недалеко от места приземления будет находиться тайник с экипировкой, оружием и средствами связи. Там же вы найдете карту с заданием. Всё.

Так коротко Кондратьев мне еще никогда не ставил задачу.

– Вопросы можно?

Кондратьев чуть повернул голову и посмотрел на меня снизу-вверх.

– Обычно ты не задавал мне вопросов.

– Обычно ты доводил до меня исчерпывающую информацию.

– Ну ладно. Я попробую ответить, если смогу.

Кажется, я чего-то не понимал. Кондратьев был не таким, как всегда. Он говорил как-то странно… Мне трудно подобрать точное слово, но полковник как будто хотел передать мне совсем иную информацию, заострить мое внимание на чем-то другом…

– Как мы найдем тайник? – спросил я.

– На месте узнаешь.

– Нас будет кто-то встречать?

– Нет… – тут Кондратьев повысил голос: – Андрей! Мы заплатим тебе сто тысяч долларов, и по тридцать – твоим бойцам за выполнение задачи без лишних вопросов.

– Валера, ты же знаешь, я работаю не столько за деньги. Со мной торговаться бесполезно.

– Знаю.

Мы остановились посреди парка. Начал накрапывать мелкий дождь. Кондратьев понял воротник плаща. Нынешний июнь выдался просто паршивым.

– Вы должны взорвать склад с готовым героином.

– Всего-то? – улыбнулся я. – Это уже какой будет по счету взорванный мною склад с наркотой?

– Взорвать так, чтобы от него осталась воронка, как от Тунгусского метеорита, – не ответив на мой вопрос, добавил Кондратьев.

Мимо пробежал сухой, как щепка, старик. Кроссовки на его коротких и тонких ногах казались огромными и неподъемными. Мы молча ждали, когда он удалится. Я успел поймать взгляд полковника. В его глазах прятался страх.

– И охота ему бегать в такую погоду… – пробормотал он, глядя в спину убегающего старика.

– Если надо только взорвать склад, – сказал я, – то не проще ли десантировать нас уже экипированными и с оружием прямо на этот ваш склад, как мы уже делали в Венесуэле или на пароме в Аденском заливе?

Кондратьев некоторое время молчал, покусывая кончики седых усов. Я убеждал себя в том, что они у полковника ненастоящие, наклеенные. Мой униженный интеллект требовал компенсации, вот я и придумывал всякую хренотень про полковника: то усы у него ненастоящие, то глаза стеклянные, то он вообще не человек, а биоробот. Это я морально готовился к предстоящей едкой иронии. Если я пытался умничать и предлагал Кондратьеву свой план действий, он всегда издевался надо мной, как злой учитель над двоечником. Но на этот раз полковник ответил без издевки:

– Мы бы десантировали вас с оружием и взрывчаткой, если бы это было возможно.

Никогда еще я не слышал из уст Кондратьева столь неубедительной интонации. Вяло, лениво, заученно, словно непутевый ученик в сотый раз выдавал учителю одну и ту же придуманную причину невыученных уроков: я болел, у нас вырубили свет, я потерял дневник…

И смотрит, смотрит на меня, прожигает взглядом, слово хочет крикнуть: ну же, Андрей! ты понял, что я хочу тебе сказать? ты внимательно следишь за тем, что я тебе говорю?