Марина Рюмина - Дед

Лес шелестит желтеющей листвой. Воздух прохладен и свеж. Скоро встанет солнце, и они пойдут ему навстречу. На восток, все время на восток. Где-нибудь там все равно будет фронт. Рано или поздно они доберутся до своих. Наконец, небо посветлело. Теперь можно идти. Идут молча все четверо – Степан, Константин, Сергей и Александр. Сашка совсем молодой, кажется, студент. Прислушиваются к тишине. Послышался шум. Встали, затаились. Шум приближается, нарастает. Превращается в голоса. Речь не наша, немецкая – говорят, как лают. Солдаты прочесывают лес. Спрятаться негде, бежать некуда.

Фрицы выстроили пленных. Четверо беглецов стоят напротив.

– Фот, смотрите, что быфает с теми, кто пыстро бегает, – говорит очкастый офицер, обращаясь к притихшему лагерю.

Потом поворачивается к четверке и произносит:

– Много полсали, испачкались в грязи. Сейчас мы устроим фам душ.

Командует:

– Растется! Шнель, шнель!

Беглецы раздеваются.

– Зайти ф реку!

Идут.

– Глупше, глупше.

Вода по пояс, по грудь, по плечи.

– Стоять! Так стоять бутете сутки, – офицер разворачивается, уходит.

Три автоматчика расположились на берегу, на случай, если кто вздумает уплыть.

– Вот гады! Лучше б расстреляли сразу, – цедит сквозь зубы Сергей.

– Сколько по науке может продержаться человек при такой температуре? – спрашивает Степан.

– Не дождутся, – отвечает Константин, – Пусть они по науке живут, а мы институтов не кончали. Ты лучше вот о чем подумай. Вот ежели бы они нас на воздухе нагишом поставили, ночью мы бы, как пить дать, простыли. А здесь мы как в термосе. Что днем, что ночью, вода одну температуру держит. Главное, к ней привыкнуть. Они думают, мы тут подохнем. А мы, Степаха, с тобой еще до Берлина дойдем. Финны нас своим огнем минометным жгли – не сожгли. В огне мы, стало быть, не горим. Ну и в воде не потонем!

Стемнело. В лагере прозвучал отбой. Пулеметчики сменились в третий раз. Два прожектора освещали головы стоящих в воде беглецов. Тела онемели, перестали что-либо чувствовать.

– Вы, мужики, как хотите, – клацая зубами выговорил Санька, – А я сейчас ныряю, и на тот берег.

– Не горячись, дурашка, – ответил Серега, – Мы у них в свете прожекторов как на ладони. Пристрелят.

– А, все равно подыхать.

Голова студента скрылась под водой. Метра через три Санька всплыл, вдохнул воздух и опять нырнул.

Автоматчики на берегу всполошились, забегали. Несколько очередей, короткий вскрик, и голова студента вновь ушла под воду. На этот раз навсегда.

– Эх, черт! Ну, что же ты, дурашка! – по щекам Сергея катились слезы.

– Знаете, а может так и лучше, – сказал Степан, – Он хоть что-то попытался сделать. А мы тут просто так подохнем.

– Я, если подохну, – как-то мечтательно заговорил Константин, – То сразу Богу счет предъявлю. Я не крал, не чревоугодничал, стрелял только на войне, а это дело святое. Стало быть, имею право на исполнение желаний. А так как я мало что в жизни получал из того, что желалось, то просить буду для всех. Вот ты, Серега, что в этой жизни хочешь?

– Я, – слезы перестали катиться по его щекам, – Я все время хотел в Москве побывать, в Мавзолей сходить, Ленина увидеть. И в Ленинграде.

– Ну, так я Богу и скажу: «Хочу, мол, чтобы Серега, пока всю страну не объездит, тут, у нас в раю, не появлялся». А ты, Степаха, чего хочешь? Степан, ты что молчишь? Степа!

Степан приподнял веки, чуть слышно произнес:

– Я, брат, раньше тебя Бога увижу, – и стал медленно оседать.

– Степа, не надо, не умирай! Ты не можешь нас бросить! Степка-а-а!

Над горизонтом поднимается солнце. Очкастый офицер подходит к реке. Двое из четверых русских дожили до рассвета.

– Выходить на берег, – командует немец.

Константин выходит. Натягивает мокрую одежду. Тщетно пытается согреться. Заходит в барак. Кто-то протягивает ему флягу. Делает глоток, другой, третий. Жидкость обжигает, приятным теплом разливается по жилам. Проваливается в небытие. Кто-то толкает его в бок, тормошит за плечи:

– Коська, вставай. Да подымайся же. Опоздаем на построение.

Возвращаются в барак. Доходит до соломы и снова проваливается. Кажется, его лихорадит.

* * *

Веселое солнце играет со мной в прятки. Оно то прячется в листве деревьев, то выглядывает из-за нее озорным лучом. Я ловлю солнечных зайчиков маленьким зеркальцем.

– Пру-у-у, – дед натягивает вожжи и снимает меня с телеги. Ставит на поляну в огромную траву.

В траве своя жизнь. Вот, сверкнув голубыми крылышками, прыгает кузнечик. Какая-то букашка смешно сучит лапками, пробираясь в цветок клевера. А какие красивые бабочки! А цветы! С листа шалфея снимаю божью коровку и зажимаю в руке.