Богдан Сушинский - Живым приказано сражаться (сборник)

– Партизаны из болота ушли? – спросил он очумевшего полицая, уже навалившись на него. – Я спрашиваю: партизаны ушли?!

– Ушли, ушли! – понял наконец рыжий, чего от него хотят. – Но только недалеко! Все равно вам хана! Всем!

Просвистев прямо над головой, прошила занавес тумана еще одна пуля. Беркут резко оглянулся и увидел, что в метре от него оседает на землю другой полицай.

В то же мгновение, воспользовавшись тем, что лейтенант отвлекся, рыжий с силой оттолкнулся ногой от каменного выступа и сбросил его с себя. Однако подняться с земли ему не дал все тот же седобородый партизан, который только что успокоил подкравшегося сзади полицая. С силой опущенный приклад карабина буквально размозжил ему голову.

– Спасибо, старик, спасибо, родной, – пробормотал Беркут, подхватывая свой автомат. – Это вовремя. Что-то устал я в последние дни.

– Какой я тебе старик? – беззубо прошамкал седобородый, толкая его впереди себя в расщелину. – Мне всего-то сорок четыре года.

– Ну?! – изумленно уставился на него Андрей.

Несколько полицаев перебежками отошли за дальние валуны. Ни Беркут, ни сорокачетырехлетний старик не сделали им вслед ни единого выстрела.

– Вот так, браток, – продолжил старик, когда полицаи успокоились. – Расстреляли меня фашисты этой весной.

– Расстреляли?

Оба прислушались. Нет, кажется, несколько минут отдыха им все же подарят. Осаждавшие так и не поняли, что партизан осталось только трое, и все еще не решались штурмовать их горную крепость.

– …Вместе с двадцатью другими расстреляли. Ты никогда не видел мертвеца, выползшего из могилы? – вдруг улыбнулся он, приближая свое лицо к лицу лейтенанта и обнажая беззубые изувеченные десны. – Можешь полюбоваться. А заодно спроси, почему я не сошел с ума.

Справа и слева от них одна за другой разорвались гранаты. Осколки зловещим градом осыпали края расщелины, посекли прикрывавший их валун и вызвали целый камнепад по обе стороны пристанища.

– Сейчас они снова полезут, – еле сдерживал все время душивший его кашель седобородый. – И тогда – все.

– Поднимайся наверх. Я прикрою. Станешь мне на плечи.

– Что, даришь жизнь? – снова беззубо осклабился седобородый. – Не откажусь. Однажды побывавший в могиле больше туда не попросится.

– Брось свои дурацкие пророчества. Литвак! – негромко позвал он, всматриваясь в вершину перевала. – Ты слышишь меня?! Литвак!

Ответа не было.

– Неужели ушел? – удивленно посмотрел Громов на седобородого.

– Мог и драпануть, дело такое.

– Не мог он драпануть. Этот не мог. Литвак!

Оттуда, сверху, сначала послышался какой-то странный вскрик, а потом донеслось едва слышимое:

– Здесь. Ранен я.

– Как же тебя, Литвак? Когда? – занервничал Беркут. – А ну быстро наверх! – приказал он седобородому. – Перевяжешь его. Пошел! Я – за тобой.

Но седобородый оказался слишком слабым для такого подъема. Дважды он взбирался на плечи Беркуту, дважды, сдерживая лютую боль в раненой ноге, Андрей, упираясь в каменные выступы расщелины, поднимался вместе с ним во весь рост. Однако преодолеть выступ, на который сумел взобраться Литвак, седобородый так и не смог. А когда, зарычав от ярости, Андрей принял его на плечи в третий раз, протатакала очередь из автомата и, жалобно вскрикнув, старик полетел вниз, увлекая за собой и Андрея.

Придя в себя, Беркут затравленно оглянулся. Странно: рядом – никого. Судьба дарила ему еще несколько минут для того, чтобы приготовиться к бою. Попытался встать, но, едва приподнявшись, тотчас же осел.

«Рана открылась, – понял он, ощутив на икре ноги теплую струйку крови. – А может, еще раз ранили? Надо бы перевязать, но нечем. Да и стоит ли тратить на это время?..»

Однако сколько бы ни осталось ему жить, драться он должен до конца. Это Андрей понимал. И понимал, что лучшего места для последнего боя, чем то, где лежит Колар – за выступом, под скалой, – ему не найти. Когда окончательно стемнеет, по склону этой скалы можно будет взобраться на гряду. Если, конечно, он еще окажется в состоянии сделать это.

Андрей осознавал, что жить ему осталось недолго. Тем не менее инстинкт бойца заставлял его готовиться к этому бою, исходя из всего приобретенного им за годы войны опыта: позиция, оружие, боеприпасы, путь к отступлению… И что из того, что он остался один? Наука воевать – это наука воевать. Пусть даже в одиночку.

Беркут нашел между камнями свой автомат и быстро проверил его. Порядок. Рядом обнаружил карабин седобородого, потом еще один, очевидно, принадлежавший Вознюку. Так, собирая оружие и патроны, он и подполз к тому месту, где ему надлежало занять свою последнюю позицию.