Владимир Богомолов - Сочинения в 2 томах. Том 2. Сердца моего боль

Попытки спустя полвека после войны реабилитировать и, более того, восславить генерала Власова и выдавать его за «освободителя России» или «спасителя Москвы» столь же нелепы и смехотворны, как и само название РОА — Русская освободительная армия. Текст присяги РОА утверждал министр по делам Восточных территорий А. Розенберг, при этом обнаружилось, что в солдатские книжки власовцев по недосмотру попало словосочетание «свободное отечество». Поскольку военнослужащие РОА давали присягу на верность не только Власову, но и в первую очередь Адольфу Гитлеру, случился скандал, после чего все документы, содержащие эти слова, были тотчас изъяты и уничтожены, а Власову письменно строго указали, что «ни о каком свободном отечестве для русских и украинцев не может быть и речи». Удостоверения личности не только рядовых, но и офицеров, и генералов, и самого Власова были напечатаны и заполнены по-немецки, что вызывало у власовцев недовольство. Как же курируемые СС и спецслужбами, находившиеся на содержании у немцев, не имевшие никакой самостоятельности и права голоса Власов и РОА могли быть освободителями, если целью Германии в войне были захват, порабощение и эксплуатация природных богатств, населения, промышленности и сельскохозяйственных угодий Советского Союза, а отнюдь не мифическое «освобождение»?

За прошедшие после войны годы на Западе только на русском языке опубликовано свыше тридцати книг о Власове и РОА, в большинстве своем содержащих элементы мифологии и — ни малейшего пятнышка на генеральском мундире. Ни в одном из этих изданий нет упоминания о том, что генерал-перебежчик 24 июня 1942 года бросил на произвол судьбы 30 тысяч своих подчиненных, находившихся в окружении без продовольствия и боеприпасов. Ни в одной из этих книг не сообщается, что Верховный главнокомандующий Русской освободительной армии давал присягу на верность не России или русскому народу, а Гитлеру и германскому рейху, и нигде не приводятся достаточно известные слова из показаний генерал-фельдмаршала Кейтеля — утверждение, по сути, определяющее назначение и функции РОА в гитлеровской Германии: «Покровительство Власову оказывали только Гиммлер и СС».

По сравнению с Гудерианом советские военачальники изображены Г. Владимовым по методу контраста: «Чем ночь темней, тем ярче звезды!» В главе «Даешь Предславль!» они показаны на двадцати пяти журнальных страницах — Г.К. Жуков, командующий фронтом Н.Ф. Ватутин, Н.С. Хрущев и шесть командующих армиями: они совещаются в поселке Спасо-Песковцы и производят поистине удручающее впечатление скорее не военачальников, а колхозных бригадиров или провинциальных массовиков-затейников. Если Гудериан в романе демонстрирует наряду с набожностью и благородством высокий интеллектуальный уровень, то здесь интересы и темы совсем другие: рассказ о том, как личный повар «выучился готовить гуся с яблоками», сменяется анекдотом о том, как «чекисты с гепеу» требуют у Рабиновича на строительство социализма припрятанные Сарочкой деньги. Генералы радуются привезенным Хрущевым подаркам — «по бутылке армянского коньяка», «шоколадному набору», «календарю с картинками» и «главной в составе подарка» «рубашке без ворота, вышитой украинским орнаментом» («Гости хрустели пакетами, прикладывали рубахи к груди, Жуков тоже приложил...»). Автору невдомек, что командующий общевойсковой армией в 1943 году имел под своим началом 35—50 тысяч человек и госпитальная база армии состояла из десятка различных полевых госпиталей, и в каждом из них имелись ящики армянского коньяка, автору невдомек, что осенью 1943 года уже был позаимствован опыт дополнительного снабжения генералов вермахта, и не только командующих армиями, но и военачальников ниже должностями.

По указанию Сталина они получали добавочный лимитный паек серии «А», куда помимо всяких деликатесов входили бутылки отборного коньяка и три килограмма шоколада специального изготовления, и по одному тому генералы не могли, подобно туземцам, радоваться подаркам Хрущева, так же как не могли и не стали бы прикладывать вышитые рубашки к генеральским и маршальскому кителям, — писатель не понимает, сколь все это нелепо.

Прочитав двадцать пять страниц такого изображения, осознаешь, что если Гудериан в представлении Г. Владимова читал «Войну и мир» и, более того, мог сопереживать и умиляться поступку «графинечки» Ростовой, то большинство советских военачальников — как они показаны в романе — и чеховскую «Каштанку» не одолели бы, да и читать бы не стали — дворняжка, и все, какой тут разговор?