Николай Юрконенко - Белый олень. Часть 3. Одинокий волк под луной

– Ты совсем приборзе'л, чувак, на старшину бочку катишь! – возмущенно вскочил и Чалый.

– На твое старшинство мне наплевать! – оскалившись в злобной усмешке, прорычал Тугов. – Насобачился, гаденыш, ростовских алкашей шмонать да вытряхивать из них бабки, а потом начальство задабривать, чтобы очередную лычку заработать!

– «Конюшня», солдатик! – оскалился в ехидной усмешке Чалый, имея ввиду слово «конечно». – Жаль, что ты мне ни разу, ко'сенький, не попался, а то бы и тебя обезжирил… – Чалый не договорил, схваченный за грудки железной пятерней Тугова.

– Слушай сюда, говнюк! – голос Семена зазвенел, как перетянутая струна. – Ты находишься на войне, где и «языков» тебе брать придется, и убивать их после допроса тоже придется, и не выстрелом, а ножом, чтобы «духов» не приманить, и воду из гнилого болота пить придется, и древесную кору жрать, и еще много чего делать… А что касаемо этой войны, – указательным пальцем Тугов ткнул в землю, – то лично я воюю за Россию, а не за Ельцина! Три горячие прошел, за это имею четыре боевых награды и два сквозняка' в фигуре… И не тебе, тыловой ушлёпок, на меня хвост поднимать! А то я тебе этот обосранный хвост на раз-два отшибу, невзирая на твои гребаные лычки, понял?

– Да понял я, Семен, понял… – таращась на Тугова, обескураженно произнес Чалый, его лицо вмиг стало бледным и растерянным. – Чё ты завелся-то? Я ж ничего такого… я просто свое предложение внес…

– А теперь послушай, что я тебе скажу, как командир, – сделав упор на слове «я», старший лейтенант Никитин крепко взял Чалого за поясной ремень и так тряхнул, что тот едва удержался на ногах. – Если продолжишь гнуть свою линию и агитировать личный состав на примирение с «духами», то девять граммов в твой тупой лобешник я лично всажу, пускай меня потом судят.

– Что вы, что вы, товарищ старший лейтенант! – забормотал Чалый, словно помешанный, в его глазах метнулся дикий испуг. – Меня неправильно поняли… я ж совсем не это имел ввиду…

– Не знаю, что ты имел ввиду, – Никитин отпустил ремень и брезгливо оттолкнул Чалого. – А вот что я' имею ввиду, запомни: теперь ты у меня на особой заметке! – с этими словами командир повернулся к бойцам. – Выступаем через десять минут, ребята, собирайтесь!

Этой лесостепной равнине, изрезанной оврагами и поросшей густыми буераками, казалось, не будет конца и края. Группа шла наугад, контролируя местность лишь обонянием, слухом и визуально, насколько это позволял туман, стремясь как можно дальше удалиться от сбитого вертолета, но полной уверенности в том, что она держит нужное направление не было. Каждый, кто имел опыт перемещения в тумане понимал, что сохранить прямой путь в такой ситуации очень сложно. Люди, угодившие в условия слепого похода, чаще всего идут по огромной спирали, закручивая ее, как правило, влево, ибо правая нога всегда шагает на один-два сантиметра больше.

В унылой обстановке неуверенности и тревоги длились вторые сутки похода. Солнце утонуло в сплошной слоистой облачности, мрачные небесные хляби истекали бесконечным и нудным мелким дождем. Около полудня группа встала на привал, носилки с лейтенантом Голубенко опустили на мокрую траву. Усталые до предела люди повалились вокруг, долго лежали неподвижно, ощущая, как от неимоверного напряжения гудят ноги.

Старший лейтенант Никитин первым поднял голову, толкнул в плечо медбрата сержанта Гуськова, вопросительно глянул ему в лицо.

– Я слушаю тебя, эскулап?

– Все очень плохо, командир, – угрюмо произнес тот. – Даже без градусника определяю сильный жар, это говорит о том, что идет воспаление. Нагноение прогрессирует, рана синюшная, всё бедро разбарабанило. Боюсь, как бы не начался сепсис, то есть заражение крови. Тогда – всё… – он многозначительно не завершил фразу. Но окружающие поняли, что Гуськов имел ввиду под коротким словом «всё».

– Понятно… – Никитин провел ладонью по заросшему жесткой щетиной подбородку, надолго задумался, потом спросил. – Что предлагаешь, сержант?

– А что тут можно предложить? – пожал тот плечами. – Госпитализировать его надо срочно, мои возможности исчерпаны, последнюю инъекцию антибиотика сделал еще вчера, сталось всего четыре ампулы промедола, немного йода и аспирина. Бинты тоже заканчиваются, другим раненым делать перевязку нечем, хотя у них положение лучше.

– Где ж я тебе возьму госпиталь, Гуськов? – удрученно поинтересовался старший лейтенант. – Ты исходи из того, что есть.