Николай Шахмагонов - Барвенково – Сталинград. Цена хрущёвской подлости

– По машинам!

Голос командира батальона ворвался в шлемофон.

– Радист… Связь с ротными есть?

– Есть!

– Со штабом полка?

– Устанавливаю…

И ко всем сразу по танковому переговорному устройству (ТПУ).

– Веселей, ребята… Погоним, наконец, немцев. Вон как гудит!

Действительно, артподготовка была в самом разгаре. Ну а после неё… Известно, что. Атака.

Командир стоял, по пояс высунувшись из люка. Ждал.

Ракета… Она взвилась в небо ровно в 7.30. Комбат юркнул в башню и скомандовал:

– В атаку, вперёд!

Теперь всё внимание сержанта на поддержание связи комбата с командирами рот и со штабом полка.

Глянул в триплекс. Впереди в боевой линии танковые роты. За ними стрелковые цепи. Командирский танк за боевыми порядками.

Красиво пошли, как на учениях. Ровные ряды танков, ровные стрелковые цепи. Ещё немного и с криком «ура» ворвутся в переднюю траншею противника.

Перед боевой линией танков выросла стена разрывов. Два танка сразу задымили. Потом ещё один, ещё…

Маломуж не имел времени наблюдать за полем боя, но всё же посматривал в триплекс.

– Тополь, Я, – Тополь первый, – услышал Маломуж голос командира первой танковой роты. – Сильный огонь со стороны рощи. Два танка горят.

– Что там?

– Противотанковая батарея.

– Не вижу её.

По пехоте открыли огонь пулемёты, стали рваться мины.

Цепи залегли. Да что толку то на открытом поле. Град осколков. Нужно броском вперёд.

– «Тополь»! – Я – Донец! Подавить миномётную батареи в балке, – и уточнение координат.

Маломуж только успевал соединять комбата то с командирами рот, что со штабом полка.

Красивая боевая линия, красивые цепи – всё смешалось, всё было в дыму.

Он видел, как над залёгшим впереди батальоном встал во весь рост командир. Петлиц не видно. Далеко. Лишь маячит фигурка над полем, почти голым, лишь изредка зеленеющим рощицами.

Командир что-то кричал, размахивая пистолетом.

Поднялись возле него, затем подальше. А он уже бежал вперёд. И за ним весь батальон. Да только спустя минуты закрыло его пылью от разрыва. Но батальон уже было не остановить. Солдаты бежали вслед за танками второй роты. Отважный командир показался снова. Он звал вперёд, за собой. Он звал за танками, которые уже приближались к первой траншее.

Мелькнула нелепая мысль: «Добежит, значит, и мы прорвёмся!»

Командирский танк позади. А это не менее. Это более опасно, ведь враг понимает, что это танк командирский.

А в шлемофоне музыка боя. На учениях такая музыка ласкает слух. В бою она порой горька.

– Тополь, – Я Тополь – второй. Подбит танк командира роты. Принял командование ротой.

Радист пока не знал по голосам командиров, но комбат знал. Он подтвердил:

– Командуй!

Удар сотряс танк. Маломуж едва успел инстинктивно прикрыть лицо. Справа броня стала красной, полетела окалина.

– Рикошет! – сказал в ТПУ комбат. – Чёрта лысова… Кишка тонка… Но тридцатьчетвёрки! Что такое?! Горят!

Ни комбат, ни сержант Маломуж, да и никто в батальоне не знал, что немцы к весне сорок второго приняли на вооружение новую противотанковую мушку, способную более эффективно бороться с нашими тридцатьчетвёрками.

Комбат лишь процедил с досадой:

– И где же внезапность? Немцы ждали нашей атаки….

Маломуж глядел в триплекс на горящие тридцатьчетвёрки. Неудачной была атака полка. И всё-таки взяли первую траншею. Это Маломуж понял из докладов командиров рот, да и в триплекс было видно, как добивают наши красноармейцы немцев, не успевших отойти.

Сопротивление врага было сильным уже на переднем крае. Но оно стало во много раз сильнее, когда прорвались в глубину. Словно враг, заранее ожидая атаки, предусмотрел и это.

Стрелковые цепи снова залегли. Танковые роты попятились, оставив пылающие тридцатьчетвёрки, потому что пехота залегла под сильным огнём врага.

Штаб стрелкового полка требовал:

– Вперёд!

Но куда же вперёд без пехоты?

Снова поднялась пехота. И поднял её тот же командир. Он что-то кричал, указывая на танки, которые приближались к ощетинившейся огнём высоте.

По обрывкам фраз Маломуж понял, что продвижение идёт медленно, слишком медленно, по сравнению с расчётным.

А в эфире… В эфире треск, шум, через который прорываются чёткие команды и доносятся горячие словечки оттуда, с самого передка.

Понял он, что продвинулись до полудня примерно на два километра. Кто-то чего-то требовал. Кто-то докладывал о потерях. Маломуж выбирал главное, предназначенное для его комбата.