Иван Семин - Сталинградские были

Возле стола стоял член Военного совета армии. Он от имени Президиума Верховного Совета СССР вручал ордена и медали бойцам и офицерам, отличившимся в боях за Родину.

— За выполнение боевого задания командования и проявленное при этом мужество и геройство орденом Красного Знамени награжден старший сержант Акиньшин Егор Иванович, — объявил член Военного совета.

Акиньшин твердым шагом подошел к столу и на поздравление с награждением ответил:

— Служу Советскому Союзу!

— Егор! — окликнул я его, после того как была подана команда «Вольно».

Мечтая о встрече, друзья обычно думают: «Эх и наговоримся же мы вдосталь!..» А на деле бывает так: сойдутся, обнимутся, расцелуются, а потом стоят и смотрят друг на друга, не зная, с чего начать разговор. То же произошло и с нами. Мы, как мальчишки, радовались, без конца трясли и оглядывали друг друга, а большого душевного разговора не получалось. Слишком много было увидено и пережито за время разлуки, чтобы можно было сразу заговорить о самом главном, самом значительном для нас обоих.

— Ну рассказывай, где был, что видел, как воюешь? — спросил наконец я. — Из дому пишут?

— Сейчас пишут, а одно время долго не было писем. Я даже, по совести сказать, забеспокоился, не случилось ли что. Все благополучно… Побывал за войну во многих местах. Участвовал в боях недалеко от Воронежа — под Касторной… Теперь вот месяц здесь, в Сталинграде… Орден за что?.. За немецкие танки. Обычное на войне дело, — ответил он на мой вопрос и поспешно перевел разговор на другое.

Однако, как я узнал позже, дело было вовсе не таким обычным, каким пытался представить его мне Егор. О подвиге его стоит рассказать как о примере отваги русского солдата, вставшего насмерть, чтобы преградить путь врагу.

Батарее старшего лейтенанта Шуклина было приказано выдвинуться вперед и занять оборону на участке, где ожидалась танковая атака немцев.

Впереди, за высокой железнодорожной насыпью, которую прорезала шоссейная дорога, был огород какого-то подсобного хозяйства; слева была окраина рабочего поселка, разбитого авиацией противника; справа проходил глубокий овраг.

Осматривая местность, старший лейтенант Шуклин рассуждал: «Овраг фашистские танки не перепрыгнут. Через поселок им тоже не проскочить: там все улицы заставлены ежами и надолбами, перегорожены баррикадами и завалами. Значит, полезут через железнодорожное полотно и прежде всего попытаются прорваться по шоссе под виадуком… — Ой еще раз внимательно огляделся вокруг и решил: — Против этой лазейки надо поставить Акиньшина».

Он вызвал к себе старшего сержанта, подробно объяснил ему боевую задачу и в заключение сказал:

— Горячиться не надо! Главное, старайся из-под моста танки не выпускать. Если выпустишь, тогда…

Акиньшин прекрасно понимал, что будет «тогда». Вражеские машины с ходу сомнут орудия, огнем и гусеницами раздавят батарею, создадут угрозу всей дивизии.

— Ясно, товарищ старший лейтенант, — ответил он. — Разрешите идти выполнять?

Но Шуклин не сразу отпустил его. Совсем не по-командирски он кашлянул в кулак, снял с рукава гимнастерки приставшую соринку и, заглянув в глаза Акиньшину, сказал:

— Трудность будет особая, Егор Иванович. Но командование дивизии надеется на нас, доверяет нам…

— Мой орудийный расчет доверие командования оправдает. Пока хоть один человек будет жив, мимо нашей пушки не пройдет гитлеровская нечисть…

— Полагаюсь на тебя, Егор Иванович! — сказал Шуклин и пожал старшему сержанту руку.

Вместе со своим расчетом Акиньшин принялся за подготовку огневой позиции. Артиллеристы отрыли капонир, вкатили в него орудие и замаскировали сучьями, ветками, стеблями полыни и чернобыльника. Затем поправили на старом блиндаже накат и углубили примыкавшую к нему узкую щель противовоздушной защиты. В нее сложили протирочный и смазочный материалы, запасные части, инструмент и другие принадлежности.

Наводчик Ромашев, почерневший от ветра и солнца, укладывал подвезенные снаряды и рассказывал друзьям о днях, проведенных «на ремонте» в куйбышевском госпитале.

— Фельдшер один был там у нас. Любил выпить. Чуть что — и пошел во всякие рассуждения. Я, говорит, все медицинские науки изучил, сам свободно могу врачом работать. Мне, говорит, ампутацию или трепанацию произвести — раз плюнуть… Слушал я его, слушал и спрашиваю: «А не разъясните ли вы мне, товарищ военфельдшер, какое обозначение имеет ваш медицинский значок?» Он мне в ответ: «Змея — символ мудрости. Чаша — это наука. Следовательно, я есть человек, обладающий мудрой наукой». Тогда я даю свое заключение: «Нет, не то обозначает ваш значок». — «А что же?» — «Если интересуетесь, скажу. Змейка — это зеленый змий. Алкоголь, значит. А чаша — это рюмка для водки. Все вместе так понимать надо: не пей спирт, предназначенный для больных. Спирт есть яд». Ох и рассердился он! Невоспитанный ты, говорит, человек. Не научен обращению со старшими. Обожди, говорит, я тебя выучу… И не удалось: на другой день меня выписали в часть…