Вадим Пеунов - Об исполнении доложить

Николай Лаврентьевич засуетился в поисках конверта. Он почему-то считал, что адрес надо обязательно написать на конверте. Подумал и вложил туда фотокарточку Оксаны, извлеченную из рамочки.

Такое уж правило у подполья: никаких фотокарточек. Он давно отправил семейный альбом к сестре. А вот эту Ксюшину фотокарточку оставил. Думал уничтожить ее в последний момент.

Николай Лаврентьевич приложил коротенькое письмо: «Оксане и моему маленькому сынуле от папки. Вспоминайте, как мы были вместе».

Пока Сомов писал, а потом готовил на стол, Никитин подошел к пианино, снял чехол, открыл крышку и долго смотрел на клавиши.

— Когда-то я мечтал стать музыкантом. Но родители были против, особенно отец, считавший, что Родине надо служить не музыкой, а оружием. — Он военный? — поинтересовался Николай Лаврентьевич.

— Да. Кадровый.

Ярослав Игнатьевич пододвинул стул и сел к пианино. Он играл без нот, по памяти. Прикрыл глаза, руки привычно забегали по клавишам. Казалось, не играет, а думает вслух или мечтает. «Сказ о Родине». Оксана тоже играла это, но хуже и по нотам. «Какой молодец Ярослав Игнатьевич», — думал Сомов.

Музыка на какое-то мгновение заставила забыть о горькой действительности, о войне.

Сели за стол. Никитин предложил тост.

— За победу. Далекую, но желанную. Наполеон дошел до Москвы и завяз в просторах России. Гитлер, конечно, не Наполеон, у него современнейшая армия: танки, самолеты. Но если потребуется — отойдем за Урал. Рано или поздно немцы все равно выдохнутся.

— Да, вы правы, — согласился с ним Николай Лаврентьевич, хотя все в нем уже сопротивлялось такому предположению.

Он увидел в окно, как во двор въезжает, придерживая калитку нагайкой, Караулов, ведя в поводу вторую лошадь, предназначенную для Сомова.

— Ну вот, пришло время расставаться.

Караулов распахнул дверь, с порога пробасил:

— Пора! — но, увидев постороннего, осекся.

Сомов представил гостя:

— Знакомься, Иван Евдокимович! Корреспондент «Правды» Никитин Ярослав Игнатьевич.

— Терпеть не могу журналистов, — простодушно, откровенно сказал Караулов, пожимая руку корреспонденту. — Заради красного словца и батьку родного не пожалеют.

— Видать, мои коллеги насолили вам? — улыбаясь, спросил Никитин.

— Было дело, — добродушно ответил Иван Евдокимович.

— Проводим корреспондента, — предложил Сомов. — Его машина у райисполкома. Ярославу Игнатьевичу надо на Ростов.

— На Ростов? — подивился Караулов. — Немец уже в Горовом, а вы тут водку пьете!

— Горовое — шахтерский поселок на левом берегу Светлой в сорока двух километрах от города, — пояснил гостю Николай Лаврентьевич.

Никитин начал оправдываться перед Карауловым:

— Вторую неделю одной печеной картошкой да спиртом питаюсь. Не устоял против всего этого, — кивнул он на стол с остатками закуски. — Но мне действительно надо в Ростов.

В это время резко защелкали зенитки, укрывшиеся в оголенном осенью соседнем саду. Часто, дробно: дзынь-дзы-ынь. Мелко задрожали в окнах стекла, перехваченные крест-накрест бумажными полосками. Застонало небо от грозного, мощного гула.

Караулов метнулся к окну. Глянул вверх и невольно выкрикнул:

— Матинко! Да сколько их на нашу голову?

— Значит, переправа еще держится, — сделал вывод Сомов. — И откуда у тебя, Иван Евдокимович, сведения, что фашисты в Горовом?

— Форсировали Светлую южнее Ивановки. И я во весь опор сюда.

— Может, наши отбились? Ну чего бы немцу так наседать на переправу, если он перешел Светлую?

— За распространение злостных слухов… — шутливо сказал Никитин и погрозил Караулову пальцем.

Тот возразил:

— Сцапать себя на печи не позволю!

Волнами шли самолеты.

В диком страхе заржали привязанные к воротам кони. Карауловский Ветер совсем ошалел, рвется прочь от ненавистного для него рокота.

У Сомова во дворе была выкопана щель. В это узкое убежище и забились трое мужчин.

Бомбежка утихла лишь с наступлением сумерек.

— Что там с моей машиной? — начал тревожиться Никитин.

— Надеюсь, что шофер догадался укрыться где-нибудь, — успокоил его Сомов.

Все трое поспешили на площадь. Вышли к райисполкому и… не узнали местности: пустырь пустырем, на котором догорают головешки. От трехэтажного здания райисполкома осталась лишь передняя стена. Она высилась на фоне мутного неба зловещей тенью.

При виде этого хаоса Николай Лаврентьевич встревожился. «Там, в кабинете, несгораемый шкаф!» Он кинулся было к пожарищу, полез по дымящимся обломкам. Но тут вдруг рухнула стена. Все заволокло густой пылью.