Михаил Зайцев - Особое задание. Записки разведчика. Прыжок в ночь

Но войска армии почему-то не предпринимали решительного наступления, и это сказывалось на нашем положении не лучшим образом.

Мы находились в гуще вражеских регулярных армий, хорошо вооруженных и обеспеченных, и нам приходилось действовать в очень сложных и трудных условиях.

Гитлеровцы предпринимали все, чтобы разделаться с нами. Поэтому мы прибегали к широкому маневру, взаимной выручке и внезапным, ошеломляющим ударам по объектам фашистов. Форсированные марши и многокилометровые броски были нам не в диковину.

Мысль, что так нужно для дела, для победы, поддерживала наши силы, когда казалось, что их уже не оставалось.

Если требовала необходимость и обстановка, с ходу кидались в бой, в лютой ненависти к врагу. А потом снова марш и снова бой в другом, противоположном для противника месте. И ничто не могло нас остановить: ни пурга, ни мороз, ни весенняя распутица.

Весна, не считаясь ни с чьими планами и стратегиями, широким фронтом шагала по земле. Под лучами солнца снежные стенки траншей оседали. На дне появились лужи. Нельзя было ни встать, ни сесть. Сядешь - вымокнешь, приподнимешься - стреляют… Приспосабливали для сидений амуницию, брошенную немцами при бегстве из траншей: шинели, каски, противогазы.

Звонкая капель, перекликаясь, с журчанием ручьев, тревожила душу неизъяснимой тревогой. Весна раскрыла тайны зимы. Все, что раньше было скрыто от глаз под снегом, оттаивало и обнажалось во всей своей неприглядности: трупы, воронки от мин и бомб, черные пожарища на месте бывших домов. Среди этого хаоса, разрушения и смерти весна и все живое деятельно готовились к созиданию, согласно извечному и нерушимому закону матери-природы. Хоть и не было мира под солнцем, весна оставалась весной. Солнце, яркое и теплое, не скупясь на ласку, грело щеки, припекало спину. Звенели голоса оживших синиц, запах разогретой хвои волнами доносило до нас из леса.

С какой грустью вспоминали мы погибших друзей! Весна была уже не для них. Гнев и ярость поднимались во мне с удвоенной силой. В одну из таких минут взял я в руки «дегтяря» и начал бить по вражеской передовой длинными очередями. Это было что-то безотчетное, неосознанное и неподвластное воле. То ли в отместку, то ли просто так фашисты обрушили на наш «блиндаж» настоящий шквал минометного огня. Черно-серая завеса из снега и земли скрыла от нас и солнце, и небо, и лес.

Рядом со стенкой рвануло, что-то тяжелое обрушилось на меня, и все исчезло.

Первое, что увидел, когда пришел в себя, было злое лицо Виктора. Стоя на коленях, он ругался, сбрасывая с меня лопаткой снег. Взрывов не было слышно. Я сделал усилие приподняться, но ноги были плотно придавлены отвалившейся массой снега. Как я понял, на меня обвалилась стенка «блиндажа».

- Раздышался, Аника-воин,- сердито сказал Витя, заметив мою попытку подняться. - Прыткий уж больно!.. Я тебе-по-хорошему хочу сказать: уймись, не то беду накличешь на мою и свою голову. Вот доложу ротному, он тебе покажет…

Что должен был показать мне ротный, Виктор не успел досказать… Снова завыли мины и забухали взрывы. В порыве признательности и доброго чувства к другу, последнему из нашей когорты, я сказал:

- Витя, не могу я! Не могу дождаться, когда уйдем отсюда! Они все время стоят передо мной…

- Наверное, уже скоро, - обнадежил он меня уже с теплой ноткой в голосе.

В конце декады наш батальон (числом не больше, роты) ночью оставил Дубровку. Отход наш прикрывали партизаны из отряда Жабо. Двое суток без маковой росинки во рту шли по лесу. Куда и зачем, я не имел понятия. Солдату об этом знать было не положено. Но кое-что о замыслах командования до нас дошло. Мы двигались к линии фронта. Все думали: на прорыв!

На коротком привале поделился своими мыслями с Витей.

- Честно говоря, нелегко будет, даже если нам помогут с той стороны. Измотались мы здорово. Видишь, какое месиво вокруг: снег, вода, вода и снег…

В этом он был прав. Очень тяжело всем приходилось. Силы были на пределе, и непонятно, откуда они у нас еще брались. Война в тылу - нелегкое занятие.

Запоздавшая весна брала свое. Тропинка, которую проделывали впереди идущие, вскоре же заполнялась, водой. Шли, стараясь не зачерпнуть за голенища сапог (их нам два дня назад доставили с Большой земли). Приходилось совсем плохо, если на пути попадались низины и ложбины. Бурные вешние воды текли по ним и несли хворост, поленья дров и целые бревна. Шли и мы в этом потоке не по одной сотне метров. Вода доходила до пояса и выше, сжимая тело холодным обручем. Выйдя из очередной ложбины или низины, выливали воду из сапог и шли дальше. Вид у всех был ужасный. Прокопченные до черноты, в прожженных куртках, увешанные оружием, мы походили больше на лесные привидения, чем на десантников.