Бодо Узе - Лейтенант Бертрам

Словно музыка гигантского органа, поток воздуха больно гудел в ушах. Бертраму казалось, что он теряет сознание. Он хотел этого. Он боялся приземления.

Удар был сильным и причинил боль. Поскольку сам Бертрам встать не мог, его долго тащило по земле, пока люди из батальона Пухоля не высвободили его из лямок парашюта. Они посадили его на винтовки и отнесли в укрытие.

— Потом мы отправим его в тыл! — крикнул Пухоль, который все еще был занят тем, что останавливал бегущих. Он приказал санитару перевязать пленного.

В ушах Бертрама все еще гремел могучий орган, слышанный им во время падения. Он с трудом подтянул правое колено к груди и посмотрел на широкую, безлесую, опаленную солнцем равнину.

Все его тело ныло от сильного удара о землю, раны горели. Левое плечо пекло огнем. Вероятно, пуля Хартенека разбередила старую рану, от укуса Буяна — собаки рыбака.

Бертрам видел, как из разбросанных среди равнины развалин выскочил всадник. На какое-то время он исчез в ложбине, а затем показался снова и во весь опор поскакал к кладбищу в центре фронта.

Прижав подбородок к колену, Бертрам закрыл болевшие от солнца глаза. Он слышал, как стоявший возле него молодой офицер что-то крикнул командиру. Командир ответил коротко и сердито. Бертрам еще не совсем оправился от падения и не мог уследить за их разговором. Казалось, его мысли не успели приноровиться к быстрой смене обстоятельств. Перед ним неотступно стояло лицо Хартенека, который сидел за штурвалом самолета и пикировал, чтобы убить его. Ему казалось, будто он чувствует на себе холодный, беспощадный взгляд Хартенека.

«Кто не приносит пользы, тот вредит», — кричал Хартенек.

«Что мне ему ответить, — думал Бертрам. — Ведь должен же быть ответ, должно быть слово, которое заклеймит его и спасет мне жизнь. У него нет права, нет никакого права перед богом и перед людьми — убивать меня». Но спасительное слово не приходило на ум. Вместо этого Бертрам вспомнил рябого капитана Сиснероса.

Прежде чем того расстреляли, он успел крикнуть: «Вива ла Република!» От боли в ноге Бертрам снова пришел в себя. Вероятно, он потерял сознание всего на несколько секунд, потому что оба испанца продолжали разговаривать.

— Что с ним делать? — кричал лейтенант Маркус, отведя от Бертрама дуло своего автомата.

Пухоль отвечал спокойно и неопределенно: он сослался на какие-то приказы, согласно которым пленных следовало отправлять в тыловые штабы.

Шальные пули, жужжа, плели над головой Бертрама паутину. Казалось, вокруг позиции Пухоля сжималось кольцо разрывов. От обломков самолета Бертрама по степному полю стелился черный дым. Вокруг горела сухая трава. Маркус сказал:

— Как же ты его отправишь в тыл? Это совершенно невозможно в такой неразберихе. Да и вообще, зачем нам столько возни? Вот мы сидим здесь, пулеметами гоним своих на фронт и еще должны сдувать пылинки с этой фашистской сволочи, чтобы с ним, не дай бог, ничего не случилось.

— Прошли времена Панчо Вильи, когда не брали пленных! — напомнил Пухоль.

Маркус убрал палец со спускового крючка автомата.

— Эх ты, учитель, — произнес он. — Твоя профессия не дает тебе покоя. Только ты, к сожалению, забыл, что своими бомбами этот бандит наверняка разрушил твою красивую школу в Сьерре.

— Ты только не горячись. Видишь там горящий истребитель?

— Ну и что? Из-за этого он ведь не стал другим. Поливал из пулемета дороги под Малагой или еще что-нибудь натворил.

— Откуда ты знаешь? — послышался сердитый голос Пухоля.

— Да ты вспомни Гернику! Вспомни Гернику! — не выдержал Маркус.

Бертрам с ужасом услышал это слово, действительно почувствовав себя виноватым. Оно воскресило в памяти картины, которые он старался забыть навсегда. Теперь они, обвиняя, ожили в его воображении: Герника, какой он ее видел, когда пикировал на развалины города так низко, что вдыхал поднимавшийся вверх отвратительный сладковатый дым. Бертрам посмотрел на свои руки, сложенные на дрожащем колене, и испугался еще больше. Пухоль не ответил на возглас маленького Маркуса. Он подошел к пленному и серьезным взглядом окинул его.

— Тебе, наверное, больно? — спросил он.

— Да, — произнес Бертрам. — Сначала болело плечо, а теперь вот нога.

— Мы отправим тебя в тыл. Тебе придется подождать, пока не станет потише, — сказал Пухоль, рукой смахнув упавшие на лоб черные волосы. Затем он повернулся к Маркусу: — Сходи к немцам и проверь, работает ли их чертов телефон. Скажи, что мы отнесли женщину на перевязочный пункт. И если увидишь рыжего комиссара, спроси, не выкроит ли он время, чтобы взглянуть на этого типа.