Валентин Катаев - Флаг [Рассказы]

Кроме того, когда я выпрыгнул из грузовика, перескочил через кладбищенскую ограду и потом бежал, виляя между крестов и памятников, по мне открыли пальбу, и одна пуля зацепила левую руку немного пониже плеча. Тогда я не обратил на это внимания и почти не почувствовал боли. Я тогда почувствовал лишь небольшой удар и ожог. Но теперь плечо начинало сильно болеть. Оно опухло, горело, сочилось. Весь рукав сорочки был мокрым. И мне уже трудно было размахивать рукой на ходу. Я заложил её за пояс. Кроме того, я несколько дней не ел, не умывался, не брился, не раздевался. Это всё создавало во мне тягостное ощущение физической нечистоплотности и подавленности, с которым я боролся, собирая все свои душевные силы.

Вероятно, у меня начинался жар, так как в голове мутно шумело и я чувствовал повыше ключицы быстрое стрекотание пульса. Наступил момент, когда мне стало так плохо, что я готов был забраться в развалины первого попавшегося дома, лечь среди скрученных железных балок и кусков известняка и уткнуться лицом в битое стекло, так нежно и так соблазнительно мерцавшее при голубом свете звёзд. Но в тот же миг я заставил себя ещё твёрже ударить подошвой в тротуар и в такт шагов громко на всю улицу засвистел мотив из оперетты «Граф Люксембург», совершенно не отвечавший моим вкусам, но в высшей степени свойственный тому человеку, «имеющему право», в которого я превратился в эту ледяную, смертельно опасную полночь. Сейчас, когда я вспоминаю об этом, мне кажется совершенно невероятным, каким образом мне удалось пройти почти через весь город и ни разу не быть остановленным ни одним патрулём. А этих патрулей на моём пути попалось по крайней мере три, и ни один не остановил меня. Я прошёл мимо них, стуча сапогами и свистя из «Графа Люксембурга», так легко и просто, как будто бы на мне была шапка- невидимка.

Одна мысль, одно чувство владело мною: сознание ответственности перед Родиной, которая доверила мне жизнь нескольких десятков своих лучших, храбрейших сынов — членов моей подпольной организации, — связь с Москвой, адреса, явки, одним словом, всё то, что помогало победе, в особенности сейчас, в дни решительного перелома на всех фронтах. Минутами я даже переставал чувствовать тяжесть своего измученного тела, переставал чувствовать боль, и меня как бы несло на крыльях сквозь развалины этого страшного мёртвого города, иногда встававшие на моём пути, как беспорядочное скопление чёрных декораций, осыпанных звёздами.

Я помню громадный сквер в центре города. Тонкие деревья, согнутые в дугу, дрожали от норд- оста. Помню широкую асфальтовую дорожку, проложенную по диагонали через этот сквер, помню высокий чёрный памятник Воронцову в плаще, седом от инея. Узкая фигура Воронцова, как бы слабо начертанная мелом на фоне звёздного неба, проплыла мимо меня в воздухе, как прозрачный призрак.

Я прошёл по диагонали через весь сквер и снова стал переходить из улицы в улицу. В тех местах, где были разрушенные дома, становилось немного светлее. Светлее было и на перекрёстках. Там было больше звёзд.

Я подходил к какому-то перекрёстку, когда увидел перед собой на углу две человеческие фигуры. Они как раз в ту минуту закуривали. Маленький огонёк зажигалки среди кромешной тьмы показался мне большим, как костёр. При его свете я хорошо рассмотрел этих двух. Я сразу понял, кто это такие. Это, несомненно, были два агента, совершающие свой тайный ночной обход. Они всегда ходят попарно. На перекрёстке они разделяются. Один идёт по одной улице, другой по другой. Таким образом они обходят квартал и снова встречаются на перекрёстке. Человек, попавшийся на их пути, никуда не может уйти от них, если бы даже он и повернул назад. Они обменялись несколькими словами и разошлись. Один свернул за угол, а другой пошёл прямо на меня. Я уже слышал стук его сапог и запах ворвани. Его силуэт по очереди закрывал выбеленные стволы акаций. Несомненно, он тоже видел меня. Встреча была неизбежна. Переходить на другую сторону улицы не стоило. Он всё равно остановил бы меня. А у меня не было никакого оружия. Ах, если бы у меня был хотя бы простой перочинный кож. Сейчас он подойдёт ко мне вплотную, осветит фонариком и потребует ночной пропуск.

Тогда я сделал единственное, что мог сделать. Не меняя шага и продолжая свистеть из «Графа Люксембурга», я круто повернул и подошёл к первым попавшимся воротам.

Я попытался открыть их, но они были заперты. Тогда я взялся за толстую проволоку звонка и несколько раз дёрнул за неё. Проволока зашуршала, завизжала, раскачивая где-то в глубине двора колокольчик, и через несколько мгновений колокольчик раскачался и зазвенел. Я никогда не забуду резкий, неровный звук этого медного валдайского колокольчика. В мёртвой тишине мёртвого города он показался мне громким, как набат. Я ещё раз нетерпеливо дёрнул за проволоку, и в эту минуту меня осветили фонариком.