— Этого не бывает, — сказала она. — В медицине зарегистрировано множество случаев абсолютного сходства близнецов, но в обязательном порядке это были дети одного пола. Тут же налицо случай из ряда вон выходящий. Потому что вы двойнята, а не близнецы. На месте ваших родителей я бы обратила, на вас внимание профессуры.
Нас, помню, тогда оскорбило, что она обозвала нас двойнятамн, и мы пошли жаловаться маме. Мама засмеялась и сказала:
— Хоть десятерята, лишь бы вы.
Наши родители внимание профессуры обращать на нас не стали, так что до сих пор мы ничего не выигрывали от нашего уникального сходства. Но, как говорит тетка Аферистка, каждому овощу свое время. Это наше время настало сейчас.
Если я отрежу косы и надену Гешкин костюм, то меня очень просто возьмут по повестке брата. Мы решили, что я пойду первая, а он попозже и скажет, что повестку потерял. Бот и все.
— Ты только не разговаривай, а то по голосу догадаются.
Я тихонько беру у тетки Милосердии большой пуховый платок, накидываю шубу и бегу в парикмахерскую.
— Не буду я резать такие хорошие косы, — сердится парикмахерша. Узнав, что я ухожу на фронт, она грустнеет и говорит: — Да когда же этот ужас кончится?
Приобретя почти полное сходство с Гешкой, я закутываюсь в теткин платок и спешу домой.
Теткам не до меня. Поэтому они не видят, как из дома выходит Гешка номер два.
Подняв воротник папиной старой куртки и надвинув на глаза малахай, я иду к военкомату.
Там, несмотря на ранний час, многолюдно. Я протискиваюсь к столику, за которым идет регистрация призывников, и молча кладу на стол повестку. Пожилая секретарша быстро отмечает что-то в длинном списке и кричит:
— Ивченко, возьми еще одного в свою группу!
Ивченко берет меня в свою группу и командует:
— Стройся!
Поспешно строимся. Я так боюсь встретить знакомых, что не смотрю по сторонам.
У забора плачут матери мобилизованных ребят. Я вглядываюсь исподлобья в парней. Кажется, никого знакомых нет. Ну, пронеси, господи, или кто ты там есть!
Ивченко заводит группу в помещение и заглядывает в один из кабинетов.
— Можно?
— Вводи!
Мы входим в кабинет. У окна за столом сидят врачи. На стене таблица для проверки зрения.
— Раздевайтесь!
То есть как же это раздеваться? Зачем? Я невольно отступаю к дверям.
— Быстрее, ребятки, не задерживайте, — торопит нас Ивченко. — Раздевайтесь догола.
Я мертвею. Честное слово, я не могу раздеться. Милые доктора, войдите в мое положение. Я вообще не могу быть здесь, потому что ребята, краснея, начинают снимать с себя одежду. Один уже почти сбросил брюки, но вдруг оглянулся на меня и, вытаращив глаза, потянул их кверху.
— Нинка! — выдохнул он в великом изумлении..
Сам черт, не иначе, подсунул в нашу группу Ваську Красногорова. И как я могла не заметить его в строю.
— Что там у вас? — недовольным тоном спрашивает Ивченко. — Вы почему не раздеваетесь?
— Я потом, — мямлю я, отворачиваясь от парней. — Разрешите выйти.
Ивченко подозрительно смотрит на меня.
— Потерпишь, — решает он, — разоблачайся по-быстрому. Ну!
Я пячусь к дверям. Он, разгадав мой маневр, хватает меня за руку. Голые парни, прикрывшись трусами, с удивлением смотрят на нас. Васька Красногоров натянул штаны и не знает, что делать.
— Что там такое? — спрашивает один из врачей.
— Да вот парень комедию ломает, раздеваться не хочет, — говорит Ивченко.
Гос-споди! Это же не комедия! Это — трагедия! Крах моих лучших надежд. Я вырываю руку и выскакиваю из кабинета. Ивченко мчится за мной. В это время Васька, наверное, успевает объяснить врачам причину моего постыдного бегства. Когда Ивченко, не взирая на мои бурные протесты, вталкивает меня в кабинет, врач сердито кричит:
— Немедленно вон отсюда!
Выхожу совершенно убитая.
Я осталась одна с тетками. Проводив своего любимца Гешку, тетя Аферистка сразу превратилась в старушку. Она могла целыми днями сидеть у окна и смотреть в одну точку.
Тетя Милосердия, презирающая старость, взялась за меня с двойным усердием и ежедневно вместо утренней гимнастики пилила то за обрезанные косы, то за то, что Гешка ушел на фронт. Хотя тетка старалась не признаваться в этом даже себе, но после смерти мамы она тоже здорово сдала, стала ворчливой и кляузной.
Жизнь становилась невыносимой. Со времени ухода Гешки на фронт произошло только одно радостное событие — наши погнали фашистов от Москвы.
Читать дальше