Маргарита Родионова - Девчонка идет на войну

Я попыталась улыбнуться.

На прощанье он сказал:

— Я понимаю, как тебе трудно, но ты не давай беде согнуть себя окончательно.

— Да.

— Во всяком случае, помни, что у тебя есть настоящие друзья.

— Спасибо, Боря, — уже произнеся нечаянно это имя, я поняла, что никогда мне больше не говорить его.

Ночью мне надо было нести караульную службу у радиорубки. Щитов иногда специально ставил часовыми радистов, чтобы они имели возможность подышать свежим воздухом после постоянного пребывания в землянках.

Я думала о Тешке и Борисе. Оба они так любили жизнь, но им уже не придется никогда услышать, как шумят сосны. A я их буду слышать изо дня в день… Изо дня в день… Потом отсиживать свои часы в рубке, обедать, сидеть в моторной и рассказывать Злодею содержание книжек, чтобы только ни о чем не думать. И так пройдет жизнь.

Как это сказал Сергей? «Только не дай беде сломить себя окончательно». Окончательно. Значит, я уже сломлена, и это видно?

Неужели Гешка или Борис дали бы сломить себя? Но их нет. А я палец о палец не ударяю для того, чтобы не летал больше тот, убивший Борьку. Чтобы не стрелял больше Гешкин убийца. Да что же это я делаю? Или я сошла с ума?

В сущности, все это мое копание в душе и в прошлом — самое настоящее предательство. Я предала их, лучших моих людей. Сказочки по вечерам, тишина, воспоминания под шелест сосен — будь оно все проклято!

— Нет! — сказала я так громко, что завывавший поблизости шакал тотчас смолк.

Я вспомнила, что дала слово Щитову не проситься на фронт, что сегодня он уже отослал списки людей, которых отобрал для своей группы. «Ничего!», — решила я.

— Боцман, пойди поспи, а я за тебя постою.

Милый мой, хороший Злодей, ты не знаешь, что скоро не придется тебе гладить мои фланелевки и подменять меня в карауле, и никто не станет приходить в твою пустую землянку и сидеть с тобой допоздна. Но так надо.

Два дня я истратила впустую, изыскивая способы выбраться в город, и не могла придумать ничего путного. Щитова провести было трудно. Но я решила совершенно твердо, что пробьюсь к Доленко.

Конечно, можно было пойти к Щитову и прямо сказать об этом, но я хорошо помнила наш разговор и знала, что он моментально встанет на свои отцовские позиции и сделает все, чтобы закрыть мне дорогу на фронт.

На третий день Щитов сказал:

— Собирайтесь, Морозова, поедете в штаб базы.

— Зачем?

— Приедете туда — узнаете.

У меня сразу мелькнула мысль о том, что капитан Лапшанский затребовал меня обратно. Как бы там старик ни ворчал, а все-таки он меня любил. Уж в этом я была уверена.

Но если бы было так, то Щитов бы разговаривал со мной не в таком дружелюбном тоне.

Так я и поехала в город, не зная, для чего меня вызывают. В первую очередь заскочила к Маше, но мне сказали, что она на фронте под Туапсе. Вот так!

Позвонила Сереже, он обрадовался, сказал: «Я тебя жду!»

В штабе, в ожидании приема, собралось человек тридцать моряков. Всех нас пригласили в большую комнату и усадили вдоль степ. За столом сидели несколько офицеров, и среди них был капитан второго ранга Доленко. Он увидел и узнал меня. Улыбнулся.

Тетка Милосердия всегда говорила, что в жизни обязательно бывает так, что за полосой неудач идет полоса удач. Видимо, у меня начиналась эта самая удачная полоса.

Нежданно-негаданно мне вручили медаль «За отвагу».

После вручения орденов и медалей ко мне подошел Доленко и сказал весело:

— Ну что же, крестница, рад от души. Значит, не зря я хлопотал.

— Товарищ капитан второго ранга, я еще лучше буду воевать, вот увидите, только, пожалуйста, сделайте снова так, чтобы меня отправили на фронт. Туда же или куда угодно. Я сюда приехала на несколько дней, а меня в части зацапали и не отпускают. Я уже- месяц сижу и не знаю, как вырваться к вам.

— А может, хватит? — спросил он.

— Нет, нет, я должна быть на фронте. У меня фашисты убили брата. Я не могу сидеть в тылу.

Он внимательно посмотрел на меня и сказал:

— Ну что же, Морозова, попробую выполнить вашу просьбу.

Из штаба я помчалась к Сергею. Мы пошли с ним гулять по темнеющим улицам. У него была перевязана левая рука.

— Самолет мой продырявили вчера здорово, вот я при посадке и стукнулся немного. Дня три придется пофило-нить. К тому времени и самолет подлечат.

Мы медленно шли по улице. Было очень тепло, и пахло акацией.

— Я с удовольствием выпил бы с тобой стакан вина, — сказал вдруг Сергей.

— Давай. Но не хочется домой идти.