Овидий Горчаков - От Арденн до Берлина

СС-оберштумбаннфюрер Пайпер перестал расстреливать пленных, потому что сам теперь сильно опасался возмездия. Повернув свое войско — около восьмисот гренадеров СС — на сто восемьдесят градусов, он двинулся обратно на восток пешком, истратив последние литры драгоценного бензина на уничтожение своих боевых машин.

В самой Германии вместо праздничного благовеста гремели бомбы.

Да, в этот сочельник было много искренности и много лицемерия. И все-таки, думал Виктор, искренности было больше. Не у гитлеровцев, конечно, а у простых, обездоленных войной, тянувшихся к миру людей.

Кое-где по взаимному соглашению сторон беспрепятственно убирались солдатские трупы, примерзшие к земле и засыпанные снегом. В некоторых полках читали библию и пели псалмы. В других занимались мародерством. Псалмы и марши передавали по широковещательным радиостанциям, побеждающими или побеждаемыми.

Сила привычки была столь велика, что иные немцы-конвоиры еще пристреливали в ту святую ночь пленных американцев на арденнских дорогах.

Вовсе не веселились, ожидая расстрела сразу же после рождества, но до Нового года, диверсанты Скорцени, пойманные и приговоренные к смерти. Сам Скорцени, по слухам, праздновал рождество вместе с фюрером, пылко рассказывал ему об успехах своей 150-й танковой бригады.

В осажденной Бастони джи-ай сидели впроголодь. Вместо елочных игрушек использовали гранаты и пулеметные ленты. Какие-то умники из краутов, узнав, что грузовые парашюты не попали к осажденным и почти все достались немцам, надумали выстреливать в Бастонь полыми снарядами с подарками, медикаментами, кровью для переливания. Ничего из этой затеи не вышло. Джи-ай в Бастони мрачно слушали Бинга Кросби, певшего по радио про «Белое рождество». Под эту музыку умирали раненые в лазаретах.

Мир словно сошел с ума в тот военный сочельник. Навстречу немцам, выбиравшимся из Арденн, шли американцы, которые тоже выбирались из Арденн. Все смешалось и перепуталось, как тот слоеный яблочный пирог, которым тоже пытались выстрелить в направлений Бастони.

А наутро снова отличился 9-й воздушный флот США: третий день подряд он бомбил мирный, занятый американцами городок Мальмеди, донося, что беспощадно громит краутов. Стойкие мальмедийцы сидели дома, надеясь, что американские бомбардиры опять промажут. Менее стойкие прятались в подвалах Бенедиктинского монастыря. Самые стойкие похмелялись под веселые хмельные песни в ресторанах гостиниц «Европа» и «Континенталь».

Увы, таких случаев было немало. Как сообщала армейская газета «Старз энд страйпс», подобный казус произошел еще в Сицилии — тогда американцы сбили огнем зениток двадцать три своих самолета, погубив 430 летчиков и парашютистов-десантников. А в апреле американские ВВС совершили, как заявили швейцарцы, самое серьезное нарушение нейтралитета дружественной страны, разбомбив город Шафгаузен, лежащий по ту сторону границы с Верхним Эльзасом, причем убито было сорок восемь человек и сотни были ранены. Так называемая «бомбардировка высокой точности» дала совершенно неожиданные результаты, когда американская авиация, ошибившись на три мили, разбомбила целый район Белграда, убив 2000 человек и ранив несколько тысяч белградцев. А в сентябре 1944 года англо-американцы сплошь и рядом бросали жизненно важные грузы не своему десанту в районе Арнгема, а немцам.

Шли около часа по снежной целине. Вскоре Жан ушел вперед, а они задержались на небольшой полянке, Виктор почему-то забеспокоился. Глаза у него и Эрика были завязаны, оба были обезоружены. А вдруг все-таки попали в ловушку! Хорошо хоть не связали. За голенищем правого сапога у него лежал на всякий пожарный случай пружинный немецкий нож парашютиста-десантника.

По чавкающему звуку шагов в сыром снегу он определил — идут четверо. Кто-то снял повязку с глаз. Ударил свет немецкого фонарика. Светил человек пиратского вида, с одним глазом, другой глаз был закрыт черной лентой. Одноглазый сказал Алоизу по-немецки:

— Американца мы быстро проверим. Эй, Джо! Поговори с земляком.

— Будь спокоен, Карл, — сказал Алоиз, — оба они наши парни.

Из-за спины Карла вышел американец — молодой сержант пехоты.

Виктор, слушая одним ухом, уловил, что Джо спросил Эрика, из какой тот части. Стали проверять документы. Виктор вспомнил, что у него власовские бумаги, а власовцев люто ненавидели все, кроме немцев, — те их просто презирали.

К нему подошел еще один человек. Бело-розовый шрам во всю щеку, темные брови, сросшиеся на переносье, черные провалы под скулами и что-то неуловимо знакомое в лице. И вдруг, словно дело происходило не на 5-м меридиане, а где-нибудь под Москвой, Смоленском или Брянском, человек этот, взглянув при свете фонарика на Виктора, произнес на чистейшем русском языке: