Александр Соколов - Пацифист. Берта

Женя разыскал мать в солярии на втором этаже дачи, обвитой плющом от фундамента до самой крыши. Изольда Яковлевна отдыхала в плетеном шезлонге и была в купальном костюме, принимая солнечные ванны. Рядом с бокалом шампанского в руке томился в кресле композитор Благов. Он был в узбекской тюбетейке, очки его запотели, под мышками рубаха была темной от пота, но он не раздевался - тучная его фигура не была столь грациозна, как сочиняемая им музыка.

Изольда же Яковлевна в свои годы выглядела куда эффектнее. Ухоженное, тренированное тело (каждый день гимнастика по системе Джейн Фонды, большой теннис, бассейн), легкая завивка волос, лицо, абсолютно лишенное морщин (она совсем мало смеялась), холеные руки с тонкими пальцами и изящным маникюром- так следить за собой могла только сильная и последовательная личность.

При появлении Жени Изольда Яковлевна только слегка повела бровью и чуть подняла голову. По ложбинке меж грудей потекла тоненькая струйка пота.

- Явился достойный сын. Полюбуйтесь, Дмитрий Дмитриевич, на его изысканный внешний вид.

Композитор заволновался, будто его застали за чем-то неприличным. Поставил было на стол бокал с шампанским, потом снова его поднял и выпил лихорадочно.

- 3-здравствуйте, Евгений Витальевич. Рад вас видеть.

Но по всему было видно, что Благову не особенно приятен этот неожиданный визит. Наверное, он все спланировал по-иному, а теперь его гениальная композиция рушилась. Особой радости не было написано и на лице Изольды Яковлевны.

- С чем пожаловал? - спросила она.- Если за деньгами, то извини, отец приезжает только через месяц, сама в долгах. Вот Дмитрию Дмитриевичу должна…

Что она должна Дмитрию Дмитриевичу, Женя выяснять не стал. Взял из ведерка со льдом бутылку, налил в бокал шампанского. Мелкими глотками выпил, точно стакан газировки, отрыгнул громко, на что поморщилась Изольда Яковлевна.

- Можешь спокойно возвращать свои долги, я тебе не помешаю.

- Что?! - открыла глаза мать.

Но Женя был спокоен.

- А то, что завтра я ухожу в армию.

На лице Дмитрия Дмитриевича Женя заметил сожаление и понял: тот сожалеет, что сын Изольды Яковлевны отбывает только завтра, а не отбыл еще вчера.

- Ты шутишь?-наконец привстала из шезлонга мать.

- Конечно,- он закурил сигарету и опустился в свободное кресло.- Это шутка военкомата.

- А как же отец? - Изольда Яковлевна уже ходила взад-вперед по солярию, заламывая руки.- Он же ничего не знает.

- Позвони ему,- Женя слушал пение птиц в еловой чаще.

- Ты с ума сошел! Он же в Кито! На другом берегу океана!

Она схватила лежавший на перилах солярия халат, спешно накинула на плечи. Ее щеки чуть покраснели, она никак не могла завязать поясок - пальцы не слушались.

Благов посмотрел на Женю, а на него, в свою очередь, выразительно посмотрел Евгений. Они не нашли ничего интересного друг в друге. И Женя стал раздеваться. Мотнул сначала одной, а затем другой ногой, и кроссовки без шнурков слетели, затем расстегнул брюки, стащил их, снял майку-футболку. Он был не в плавках, а в обыкновенных белых трусах, и Дмитрий

Дмитриевич отвернулся, посчитав неприличным наблюдать такое в присутствии Изольды Яковлевны.

- Я, пожалуй, пойду. Надо партитуру для гобоя дописать. До свидания, Изольда Яковлевна, до свидания, Евгений Витальевич.

Женя чинно поднялся и отвесил поклон. Изольда Яковлевна только бросила коротко в сторону композитора:

- Я позвоню вам, когда освобожусь.

Благов удалился. Скрипнули ступеньки лестницы, потом через некоторое время лязгнула железной задвижкой калитка.

- Я не задержу тебя,- сказал Женя.- Собственно, я мог бы и так уехать, потом написал бы письмо.

Глаза Изольды Яковлевны, едва подведенные тушью, округлились.

- Какой ужас! Надо что-то делать!

- Что ж тут плохого? - Евгений был спокоен.- Отец не раз призывал меня проявлять гражданскую активность. Вот я и проявляю. Глядишь, останусь и на сверхсрочную.

- Ну уж нет!

Изольда Яковлевна метнулась к лестнице, спустилась в гостиную, громко шлепая босоножками по ступенькам. Через некоторое время лихорадочно закрутился диск телефона.

Женя отпил шампанского, не проявляя никаких эмоций. Увидев сытую физиономию Благова, увидев разомлевшую мать, увидев ее страх, он понял: не за него беспокоится мать, а за себя - неужели поколебались возможности? И ему вдруг неприятно, до отвращения, стало смотреть на эту роскошь, этот индонезийский батик на стенах дачи, китайский фарфор и лаосскую бронзу, на весь этот уют и беспечность.