Виталий Мальков - В пекле огненной дуги

Он остановился примерно посередине между позициями пограничников и басмачей и, сбросив свой тяжёлый ватный чапан [21] 21 , вытащил из ножен висевший на поясе нож с прямым треугольным лезвием.

— Чура, — громко сказал Ларионов. — Афганский боевой нож. Отличная штука… если в умелых руках.

Нарожный тоже встал, снял и аккуратно положил на камень куртку и шапку, затем пошёл к басмачу, держа в правой руке штык-нож от СВТ. Он остановился в нескольких шагах от бандита, который был на полголовы выше политрука и гораздо шире в плечах.

— Неужто сдюжит Иваныч? — невольно спросил вслух Семён, но ему никто не ответил.

Все замерли, наблюдая за происходящим.

Басмач что-то тихо сказал Нарожному и, ухмыльнувшись, провёл перед своим горлом лезвием ножа, показывая, какая участь ждёт пограничника. Очевидно, он был полностью уверен в том, что одержит победу, и даже не допускал мысли о поражении.

Политрук так же тихо ответил, и лицо бандита перекосилось от гнева. Здоровяк принял боевую стойку, держа нож лезвием вверх, а потом с неожиданной лёгкостью и проворством бросился на Нарожного и нанёс ему короткий, прямой удар в грудь.

Семён вздрогнул — ему показалось, что произошло ужасное. Но в следующую секунду он с облегчением вздохнул, увидев, как политрук, живой и невредимый, уклонившись от разящего удара, в свою очередь атаковал врага. Басмач тоже сумел увернуться, и теперь оба стали действовать более осторожно, убедившись, что с наскока ничего не выйдет.

Противники закружили друг перед другом, периодически делая выпады и нанося удары из разных положений. При этом, меняя хват, они били то снизу, то сверху, упорно выискивая друг у друга слабые места в обороне. Клинки ножей порой громко звенели при соприкосновении. Всё это напоминало некий жуткий первобытный танец смерти. Чувствовалось, что каждый из бойцов прошёл неплохую подготовку и достаточно опытен в ножевом бое. Вполне возможно, у басмача были хорошие английские или немецкие инструкторы.

Неожиданно Нарожный сделал вооружённой рукой какое-то сложное, молниеносное движение. Басмач выронил нож и прижал к груди раненую руку, буравя пограничника взглядом, полным лютой ненависти.

— Ты проиграл. Сдавайся. — Политрук наклонился, чтобы подобрать чужое оружие.

В этот момент басмач левой рукой выхватил из-за голенища сапога другой нож — с широким и кривым лезвием — и бросился на Нарожного. Не ожидавший такого коварства политрук метнулся в сторону, но при этом оступился и упал, выронив штык-нож.

Бандит, извергнув из глотки звериный рык, прыгнул к упавшему и, приставив к его горлу нож, поставил политрука на колени.

— Смотрите, гяуры! — торжествующе завопил он, обернувшись к пограничникам. Его глаза налились кровью от предвкушения дикой расправы, стали безумными. — Сейчас я буду резать его как барана!

Семён сжал кулаки от негодования и желания убить бандита, поступившего так подло.

«Нельзя просто так, сложа руки, смотреть, как этот ублюдок будет резать Иваныча! Нельзя позволить ему это сделать!»

После секундного колебания он вскинул карабин и прицелился бандиту в голову Его палец замер на спусковом крючке.

И тут стоявший на коленях политрук взмахнул рукой, в которой сверкнула сталь. А уже в следующую секунду, ко всеобщему изумлению, басмач с хрипом согнулся пополам и повалился на землю.

Никто из «зрителей» не успел понять, что произошло. А понятно это стало тогда, когда Нарожный поднялся на ноги. Его правая рука сжимала «финку НКВД». Видимо, политрук на всякий случай припрятал у себя этот небольшой нож, который теперь спас ему жизнь.

— Молоток, Иваныч! — не удержавшись, закричал Семён.

Его переполняли радость и гордость за своего командира. В то же время, он ощутил угрызения совести, оттого что не проявил должной выдержки и поддался сомнениям, не поверив в то, что политрук выйдет из этого поединка победителем.

Поверженный бандит попытался встать, но вновь упал, держась руками за рану в паху. Он взревел от ярости, отчаяния и обиды, словно раненый зверь, который вдруг осознал, что пришёл его смертный час. Силы быстро покидали этого двуного хищника. Хрипя и кашляя кровью, с искажённым от боли и лютой ненависти лицом, он потянулся одной рукой к пограничнику, будто хотел схватить его, но так и застыл в этой позе.

— Ну что, джигиты, бросайте оружие! — обратился к басмачам Нарожный. — Я победил честно!

Действительно, его никто не мог упрекнуть в вероломстве, потому что бандит первым пустился на хитрость и получил в ответ то же самое.