Вацлав Подзимек - Над нами синее небо

Анна Федоровна прижимала к себе детей, укутанных в шерстяные одеяла. У элегантного врача, одетого, как всегда, в тщательно выглаженную форму, от холода стучали зубы. В самолете было холоднее, чем на улице. Все молчали.

— Через минуту будет теплее, — пытался поднять настроение командир части. На его слова никто не реагировал. Все испытывали гнетущее чувство, сознавая, что нарушают установленный порядок.

Самолет взлетел и начал набирать высоту. Временами он проваливался в воздушные ямы, и тогда казалось, что желудок поднимается к горлу. Было ясно, что полет не будет приятным. Поднимались все выше, пока была возможность на этом типе самолета набирать высоту без использования кислородных приборов.

Сначала рвота началась у врача, затем у капитана. Дети, ко всеобщему удивлению, переносили полет хорошо, крепилась и Анна Федоровна.

После продолжительного полета врач встал и качающейся походкой проследовал в кабину пилота.

— Достаточно, идите на посадку, — сказал он, и было трудно понять, достаточно для него или для детей.

Приземлились в условиях, которые из-за плохой видимости едва ли можно было назвать летными. Попрощались молча, пожав руки. Угнетающее чувство вины не прошло.

Утром следующего дня капитана в его кабинете ожидал командир части, игравший во вчерашнем полете главную роль.

— Через несколько минут должен быть у генерала, — сообщил он и вопросительно поглядел на капитана.

«Уже доложили», — подумал капитан и сказал:

— Безусловно, ты в этом не виноват. Беру все на себя.

При этих словах в кабинет, запыхавшись, влетел адъютант:

— Товарищ капитан, вы должны немедленно прибыть к генералу. — Увидев командира части, добавил: — И вы, товарищ командир, тоже.

Войдя в генеральский кабинет, они увидели, что здесь уже стоят по стойке «смирно» начальник штаба и врач Карас. По выражению лица начальника штаба было видно, что его пугает предстоящая «буря». Зато врач был совершенно спокоен и стоял даже как-то горделиво. Ради красивой женщины он готов был к самопожертвованию. Капитан и командир части по-уставному доложили о прибытии.

— Скоро все вы вчетвером будете слушать лоретанские колокола, — начал генерал. (Значительно позднее капитан выяснил, что вблизи старославянской церкви Лореты находится воинская тюрьма.)

— Ты — за то, что эту бессмыслицу не запретил, — бросил генерал в сторону начальника штаба. — Тебя, возможно, запирать не буду, — сказал генерал врачу. — Просто выбросим, чтобы не имел больше подобных дел на своей совести.

Затем взгляд генерала сосредоточился на капитане и командире части.

— Вам двоим достанется больше всех. За трусость. Да, за трусость, — повторил генерал подчеркнуто, заметив в их глазах удивление. — Вы знали, что это ваше мероприятие во вчерашних погодных условиях было опасным, и, чтобы снять с себя ответственность, если что-либо случится, влезли в самолет.

— И в мыслях такого не было, — осмелел капитан и приготовился выслушать еще более горькие слова.

Но зазвонил телефон. Генерал взял трубку, и по мере того как слушал, смягчалось непримиримое выражение его лица.

— Я очень рад, Анна Федоровна, — услышали в кабинете его довольно четкие слова, произнесенные по-русски. — Не за что благодарить. Было бы хорошо, если бы вы сообщили эту весть по телефону Ивану Ивановичу, ведь он волнуется там. Нет, нет, не стоит благодарить нас. Мы были рады это сделать. Капитану это передам.

Однако ничего не передал. Окончив разговор по телефону, указал на дверь и сказал:

— Идите. Видеть вас не хочу.

Анна Федоровна благодарила его именно за вчерашний полет, после которого состояние здоровья детей значительно улучшилось.

На аэродроме вблизи Праги приземлились первые реактивные истребители. Сюда же были направлены наиболее опытные летчики соединения, чтобы под руководством советских инструкторов пройти переподготовку, а затем самим организовать обучение других летчиков.

Встреча была разработана во всех подробностях. Краткое приветствие на взлетной полосе, речи в кинозале, торжественный обед с тостами. Но все прошло иначе. Едва самолеты коснулись взлетной полосы, как со всех концов аэродрома к месту посадки побежали люди. Они окружили советских летчиков, лезли, отталкивая друг друга, к машинам, чтобы лучше их рассмотреть, радостно кричали. План встречи был полностью нарушен. Об обеде никто и не вспомнил.

Летчики и техники ушли с аэродрома только тогда, когда наступили сумерки, ушли голодные, но довольные началом, сознанием того, что скоро и они овладеют этими совершенными машинами.