Михаил Алексеев - Русский характер [Рассказы, очерки, статьи]

— Юрий, идем в погреб.

Сын натянул на себя одеяло и недовольно пробурчал:

— Ты совсем загонял меня, папа: в погреб да в погреб…

В эту минуту над головой засвистела бомба. Взрывная волна отбросила обоих к изгороди.

— Папа! — закричал Юрий. — Флигеля нашего нет…

И в самом деле, домика не было: бомба разнесла его.

Утром плотник нашел на полу семейную фотографию, сунул ее в карман пиджака и пошел на завод. Душа его кипела гневом, яростью.

В тот же день Поляков вместе со своими заводскими товарищами ушел на фронт. Он взял винтовку в руки, как брал ее не раз за свою жизнь, и тут же привычно проверил — все ли в порядке. Старый солдат, он мог владеть винтовкой так же умело, как топором и рубанком. Потом он стал минометчиком, и у кладбища, где когда-то Второй Царицынский полк отбивал бешеные атаки красновцев, бывший боец этого полка Иван Поляков дал первые выстрелы из тяжелого миномета. Человек практический, Иван Семенович сразу оценил грозную силу своего оружия, силу его навесного огня и уже теперь. не сменял бы профессию минометчика ни на какую другую.

Пока грузили машину, Иван Семенович побежал к давнишнему своему другу — машинисту Мещерякову узнать о своей семье. На углу Гранитной он встретил смуглого, босого мальчугана с вещевым мешком за плечами. В мальчике узнал сына Мещерякова, Толю.

— Куда ты, Толя? — спросил он мальчика.

— За Волгу, — ответил тот и, видя, что Иван Семенович смотрит на его босые ноги, неловко улыбнулся и виновато сказал:

— Сгорели мои ботинки, дядя Ваня.

— А отец-то где?

— Убит отец… Дома… Прямым попаданием, — хрипло выговорил тот и отвернулся.

Чем и как Поляков мог утешить мальчика?

— Ничего, Толя, — ласково сказал Иван Семенович, — не плачь. Мы им отплатим. За все отплатим!..

Подошла маленькая, сухая старушка Софроновна, соседка Поляковых. Она тоже тащила на спине огромный узел. Положила узел на землю и, утирая ладонью пот с лица, торопливо заговорила:

— Сжег меня немец, Иван Семенович. Сидела в доме, не хотела уходить за Волгу. Угол-то свой, понимаешь сам, бросать жалко. А сейчас одни уголечки остались от дома. Вот тут и все мое имение…

И старуха с ожесточением толкнула ногой свой узел.

— А твои уехали за Волгу, — сказала она, — видела их…

Попрощавшись, она взвалила на спину большой — вдвое больше нее — узел, и они пошли вдвоем — осиротевший Толя и бездомная Софроновна.

Минометчик проводил их долгим печальным взглядом, затем перевел глаза на разрушенные улицы поселка. Вспомнив, что его ждут, Иван: Семенович быстро пошел к машине. Он торопил шофера, потом торопил капитана катера. Его горячая душа жаждала одного — бить фашиста, бить за машиниста Мещерякова и слезы его сына, за сожженный дом старой Софроновны и за свой разрушенный дом, за весь израненный, но еще более дорогой его сердцу Сталинград. Он вспомнил, как несколько дней назад поймали они вражеского снайпера и минометчики хотели: отлупить его шомполом, но Поляков не разрешил этого, посадил гитлеровца в лодку и переправил: на другой берег. Сейчас он почти жалел, что остановил тогда своих минометчиков… Надо было ему, этому проклятому фашисту, дать горячих…

Поздно вечером Поляков доставил мины на огневую позицию. Он не спал уже двое суток, но, улегшись в блиндаже, долго не мог заснуть, вспоминая свою поездку на завод. Он думал о семье, сыновьях и дочери, о жене, о разбитом доме. Потом мысли его заняло другое — сколько же времени надо, чтобы залечить раны родного города, заново отстроить его?

— Лишь бы материалы были, мы бы за пять-шесть лет отстроили город. Правда, Юнкин?

— Спи, беспокойный, — ответил Юнкин. — Скоро рассвет — опять фашисты полезут!

Поляков повернулся к стене и наконец заснул. Ивану Семеновичу снилось, что его минометчики: стали строителями и они бригадой строят новый дом на Нижнем поселке «Красного Октября». Дом уже почти готов, они ставят плинтусы, рамы, двери; штукатуры и маляры нетерпеливо ждут, когда плотники освободят им место.

— Всем хватит работы, — бормочет во сне Поляков, — и плотникам, и стекольщикам…

Над Волгой занимается мутный рассвет. От реки веет холодом. Юнкин снимает с себя серый ватник и заботливо накрывает им своего командира.

1942

Давно уже поговаривали, что дивизию должны сменить, отвести в тыл, дать ей там отдохнуть хотя бы самую малость, пополниться, ну не так чтобы до полного штата, а все-таки пополниться. Ведь сейчас у нее одно название: «дивизия», а коли посчитать по «активным штыкам», то, может, чуть поболе батальона наберется. Сформированная в Северном Казахстане, она была брошена частями в бой прямо с ходу в двадцатых числах июля до прибытия эшелонов, которые добирались лишь до станции Жутово: дальше нельзя, там где-то близко немцы, успевшие подойти к Дону и в нескольких местах форсировать его. Дивизии-то поручалось остановить неприятеля и отбросить его на правый берег реки. Так и сказано было в приказе — отбросить.