Михаил Алексеев - Русский характер [Рассказы, очерки, статьи]

В середине ноября мне стало известно: готовится удар по врагу южнее Сталинграда, и сознание, что держаться осталось недолго, вселяло новые силы.

А в штабе фронта шла напряженная подготовка. Принимались меры, чтобы неприятель не обнаружил передвижение наших войск южнее Сталинграда и оттянул свои силы с севера на юг. Несколько раз командующий фронтом вызывал меня по радио и спрашивал о вражеской дивизии:

— Слушай, Горохов, шестнадцатая перед торбой? Не ушла?

Я отвечал, что шестнадцатая дивизия продолжает штурмовать наши позиции. И даже в тот день, когда началось контрнаступление южнее города, противник на нашем участке все еще продолжал свои атаки. Лишь после того, когда наши войска прорвали неприятельскую оборону, шестнадцатая дивизия снялась, не успев даже убрать трупы своих солдат.

23 ноября в полдень я находился на наблюдательном пункте у Сухой Мечетки. Смотрю — противник цепями отходит вглубь. «Что такое?» — думаю. Приказываю открыть заградительный огонь. Несмотря на это, враг продолжал отходить. Через несколько минут мои разведчики донесли, что в Спартановку вступила дивизия полковника Владимирова. Первым соединился с нею батальон Ткаченко.

Вместе с дивизией Владимирова мы очистили от немцев Спартановку, район зеленых посадок.

Вот так жили мы и бились с врагом на Мокрой Мечетке. Сдружились все, родными стали, — ведь ничто так не сближает, как общая борьба с врагом.

И когда в начале декабря я получил новое назначение, жалко мне было расставаться со своими боевыми товарищами. Весь день я ходил по ротам, прощался с солдатами, командирами. Потом собрались боевые товарищи на берегу Волги, обнялись, пожелали друг другу счастья, боевой удачи.

…В тот же день я после трех с половиной месяцев боев впервые переехал на левый берег и, не задерживаясь, отправился в район южнее Сталинграда, туда, где наши войска развивали наступление.

Командира тяжелого миллиметрового миномета Ивана Семеновича Полякова вся батарея с уважением называла отцом. Называли его так не потому, что по возрасту он был старше других солдат. Да это и не было очень заметно: высокий, немного сутулый, всегда свежевыбритый, с коротко подстриженными усами, с юношеским блеском голубых глаз и сильными, жадными до работы руками, Поляков выглядел довольно молодо для своих сорока семи лет. И лишь морщины, избороздившие лицо, говорили о том, что он прожил большую жизнь.

В мае девятьсот шестнадцатого года Иван Поляков впервые попал на фронт, участвовал в боях под Слуцком и Пинском, служил в девяти волках русской армии, а в восемнадцатом году вернулся на побывку домой в Верхнюю Ахтубу, что за Волгой, напротив Царицына. Выехал в поле косить рожь, только сделал на косилке круг, приходит отец:

— Кончай, сынок, косить, — воевать надо!

И уже через несколько дней Иван Поляков в рядах десятого по счету полка — Второго Царицынского — шагал по улицам города, запевая строевую песню:

И дружно подхватывали красноармейцы:

Пастух из села Верхняя Ахтуба, потом матрос и рулевой на волжском пароходе, молодой Поляков стал кавалеристом. Он пережил тяжелые дни Царицынской обороны, дрался за Советскую власть со всей страстью своей широкой, отважной души волжанина.

— Был я тогда горячий, — говорил он, — все для меня было — ветер в спину.

После гражданской войны Поляков строил город с таким же азартом, с каким оборонял его.

Он работал бригадиром в модельном цехе завода «Красный Октябрь», неплохо зарабатывал, имел свой домик, вишневый сад. Росли дети: старший сын Юрий учился в тракторном техникуме, дочь Таисия — в химическом. Город его, Полякова, рос, как в сказке. Черт возьми, такую жизнь стоило завоевывать тогда, четверть века назад, и тем более драться за нее теперь.

Называя Полякова отцом, солдаты отдавали дань уважения участнику Царицынской обороны, они вкладывали в это слово любовь к своему командиру, умевшему в самые тяжелые минуты боя воодушевить людей.

Двадцать четыре года прошло со времени Царицынской эпопеи. За это время много воды утекло в Волге, но Полякову кажется, что только вчера он был бойцом Второго Царицынского полка, а двадцатичетырехлетнего перерыва в службе вроде и не было.

Он сравнивает прошлые и нынешние дни, и многое напоминает ему восемнадцатый год: раскинувшийся огромной подковой осажденный город; громовые раскаты артиллерии, и Волга у города такая же широкая, то иссиня-темная, то серая, похожая на гигантскую полосу стали.