Николай Дворцов - Море бьется о скалы [Роман]

— Шнель!

— Быстро!

— Поворачивайся! — басит Егор, угрожающе размахивая шлангом.

Камень вырвался из онемевших рук. Степан сначала качнулся назад, потом ткнулся руками в землю. Камень, лениво кувыркнувшись под уклон, успокоился.

— Уснул, раззява! Других держишь!

Удар шлангом вдоль спины подбросил Степана. Не помня себя, он рванулся к полицаю. Вид Степана так страшен, что полицай опешил, но лишь на мгновение, а в следующее замахнулся шлангом.

— Но, но! Еще захотел?

— Шнель! Давай! — требует немец.

И Степан сникает, опять берется за камень.

Порядок восстановлен. Цепочка опять приходит в движение. Вопреки стараниям немцев, она движется медленно, лениво — каждый экономит движения, старается хоть немного сохранить силы.

Возле угла барака немец разделяет людской поток. Часть пленных, отходя вправо, бросает камни на краю большой мутной лужи. Другую часть немец направляет в центр двора, где норвежцы закладывают из камня фундамент благоустроенного латрина [13] Уборная. .

Степан угождает вправо. Здесь ближе. Это хорошо: иначе камень опять бы вырвался из рук. Он уже сползает, раздирая острыми гранями кожу на ладонях, пальцах. И Степан спешит. Шаг, еще и еще…

Наконец-то!.. Камень падает в кучу. Степан облегченно вздыхает. Как хорошо! А если немцы уже уничтожили остатки прижатых к Волге наших частей? А может, наоборот… наши подбросили подкрепления. Если бы так…

Немцы и полицаи не дают передохнуть и минуты. Криками и ударами они гонят вверх за новой ношей.

— Смотри, вот кукла… — говорит из-за спины Степана Васек. — Прикончил Жорку…

— Откуда знаешь? — бросает через плечо Степан.

— Повар сказывал. Он видал…

Степан впивается взглядом в часового. Немец молод, ему не больше двадцати. Он дьявольски красив. Только красота какая-то особенная, сахарная. Кажется, юнец только что сошел с открытки базарного фотографа. Он обнимался там с такой же сахарной красавицей, а понизу открытки шла, обрамленная цветочками, подпись: «Любовь — счастье жизни!».

Степану сначала не верится, что такой мог убить Жорку, но, поравнявшись с конвоиром, он уже не сомневается.

Юнец рисуется, ни на секунду не забывая, что он красив. Небрежно отставив на каблук левую ногу, он держит на автомате пальцы с розовыми ногтями. На русских юнец смотрит уголком глаз и так, будто мимо него движется что-то гадкое, до невозможности омерзительное.

Степан взрывается яростью. Взрывается так, что слепнет от горячего тумана, а руки сжимаются в кулаки. Степан старается вырвать их из карманов шинели.

— Чего встал? — Васек подталкивает в спину Степана. — Иди.

Точно очнувшись, Степан устремляется вперед, к камням. Сейчас он его… рассчитается. Только бы не промахнуться, а там будь что будет. Пусть топчут, рвут на части…

Степан поспешно набрасывает в полу шинели камни, сверху кладет остро сколотый. В нем добрый килограмм, если не больше. Степан спускается по склону. И с каждым шагом в нем нарастает напряжение. Оно достигает предела: Степан весь дрожит. Сейчас… Вот тут он… Где!.. Бледный, Степан ищет глазами юнца. Его нет. Неужели сменился? Досадно и в то же время — в этом Степан стыдится признаться даже самому себе — он доволен. Умирать, черт возьми, все-таки не хочется. А он шел на верную смерть.

На этот раз немец отталкивает Степана влево. Степан бредет на средину двора. Еще издали он замечает там между норвежцами знакомого — того, с суровым лицом и молодыми глазами. Направляется к нему.

Опустясь на корточки, Степан медленно, даже больше чем медленно, выкладывает к ногам норвежца камни. В трех шагах стоит немец с винтовкой. Степан настороженно ждет окриков, за которыми следуют пинки и приклады. Но немец молчит. Смотрит на Степана и молчит. Потом вовсе отвертывается, заводит разговор с другим немцем, стоящим чуть подальше.

Норвежец поворачивает к Степану лицо, прикрытое широкими полями зюйдвестки, подмигивает и говорит;

— Гудаг! Лангзам [14] Гудаг — добрый день, ( норвеж ). Лангзам — медленно, ( нем ). . Помалю…

Степан удивляется — до чего мягок и певуч голос. А норвежец достает из нагрудного кармана комбинезона помятую сигарету и, прикурив, затягивается несколько раз. Посмотрев в сторону немца, норвежец кладет сигарету на камень, показывает на нее глазами Степану.

— Камрад…

Степан накрывает сигарету ладонью.

— Их — Людвиг. Ду?.. — спрашивает норвежец, поддевая мастерком цементный раствор.