Сергей Борзенко - Огни Новороссийска [Повести, рассказы, очерки]

— Зоя, дорогая, если бы ты знала, что такое вода! В ней спасение всего живого…

Раздался выстрел, такой нелепый среди сладкой музыки парка. Хлебников повернулся на звук, увидел раскаленное солнце цвета крови. Впереди образовался затор, машина ткнулась в передний грузовик и остановилась.

— Почему стреляют? — услышал свой голос Хлебников, давно потерявший ощущения здорового человека, временами бредивший и принимавший бред за действительность.

— Сержант Джон Уолдис застрелился… Люди хотят пить, — ответили ему с соседней машины.

— Сбросьте труп! — полковник отряхнулся и окончательно пришел в себя. — Ненавижу самоубийц!

Уже третьи сутки отряд с трудом двигался на юг. Зыбкая почва как бы уходила из-под колес машин. Ветер все гнал и гнал песчаную зыбь. Многие солдаты лежали в грузовиках в обмороке, большинство находилось в полузабытьи. Почти всех мучили головокружение и рвота. Дышать было трудно: казалось, песок царапает легкие. Жалкие остатки воды давно уже были выпиты. Люди жевали платки, чтобы слюной смачивать пересохшее нёбо. Свирепое солнце весь день стояло над головой. Шепетов из танка пересел в машину полковника, долго и внимательно смотрел вперед. На горизонте песчаного моря только дымка передвигающихся песков.

— Никаких запахов, никаких красок, желтый унылый цвет. Пустыня, будь она трижды проклята! — выругался танкист, вспоминая полузабытый уже пресный запах дождя. Горло его заскорузло от жажды, голос напоминал птичий клекот.

Хлебников, прислушиваясь к шуму мотора, возразил как можно мягче:

— Ты не прав, Шепетов. Видишь, возле той дюны песок черноватый, как потемневшее золото, а правее, словно куски латуни. Все здесь есть: и краски и запахи — огромный в тысячи километров пляж. Пустыня очень красива, о ней можно писать стихи. На нас смотрят англичане, и нам нельзя растравлять себе душу неверием.

— Не вижу я конца пути. Кажется, не выдержу больше ни минуты. Мой мозг высох от жары.

— И это бубнишь ты, подговоривший меня бежать из плена! Вооружись мужеством, нам остается не больше часа пути. Впереди оазис, кокосовые пальмы, вода. — Хлебникову было трудно говорить, распухший от жажды язык едва помещался во рту. Ощущение было такое, будто летел в самолете.

Миновал час, два, три, а горизонт оставался все так же чист и ровен, как лезвие ножа. Казалось, там и был конец света.

Несколько раз перед воспаленными глазами Шепетова, поддерживая его истощенные силы, возникал мираж: деревья, озера, караваны верблюдов. Наконец старшина не выдержал, сполз в кузове на прямоугольные жестянки, накрытые брезентом, прошептал:

— Можете списать меня, начальник. Больше не могу терпеть…

Во рту его не было ни капли слюны, и если бы он заплакал, то не выжал бы из себя ни слезы.

Он слышал, как шевелился и шелестел песок, будто шептал: «Смерть, смерть, смерть…»

Хлебников в который уже раз взглянул на спидометр, никогда километры не были столь длинными. Моторы перегрелись, машины хрипло дышали, словно выбившиеся из сил животные. Хлебников думал: «Как бы не пришлось бросить грузовики и дальше брести пешком».

Колонна остановилась. Пар бил из радиаторов. К Хлебникову подошли несколько мрачных английских офицеров, упавшим голосом заявили:

— Дальше ехать нельзя: в радиаторах испарилась вода.

— Залейте радиаторы, — приказал Хлебников.

— Чем?

— В мою машину погружено сто банок воды.

При слове «вода» Шепетов поднял отяжелевшую голову, тусклые глаза офицеров заблестели, все они, как по команде, облизнули губы.

— Мы хотим пить, — твердо сказал один из них.

— Если мы сейчас не напьемся, мы умрем.

— Нас семьсот человек. Если каждый выпьет по глотку, мы не доберемся до оазиса. Спасение наше там, — проговорил Хлебников.

— Мы — герои Тобрука, мы заслужили по стакану воды, — забормотал худой голубоглазый офицер.

— Меняю все свои медали на кружку воды! — выкрикнул другой.

— Вы, русские, захватили нашу воду, сами пьете, а нас заставляете умирать от жажды.

— Если ты не дашь нам воды, мы убьем тебя! — закричали сразу несколько человек, сорвав с лиц платки, которыми были завязаны их рты и ноздри.

Шепетов вдруг оживился, привстал. Он внимательно смотрел на англичан.

Со всех сторон к машине Хлебникова приближались солдаты, небритые, с обожженной, потрескавшейся кожей, просвечивавшей сквозь дыры лохмотьев, в которые превратилось их военное обмундирование. Ежедневно готовые к гибели, они ничего не боялись. Несколько человек перелезли через накалившийся железный борт кузова. Один из них поднял жестяную банку, пробил ее штыком и, подняв на уровень лица, проливая живую струю воды, начал жадно пить. Кто-то сбил его ударом приклада.