Виктор Кава - Красная улица

— Я только в том случае зайду к Доле, когда удостоверюсь, что там нет ни «друга», ни засады…

— Гм-гм. — Каспрук встал, начал прохаживаться. — Ладно, если чего-нибудь другого не придумаем, ты пойдешь…

Вечером Спиридон забежал попрощаться с Аленкой. Малышка уже лежала в зыбке, привязанной между двумя соснами. Вера Александровна качала ее.

Спиридон тихонько погладил белокурые волосы. Девочка открыла голубые глазки. Спиридон низко наклонился к ней:

— Ты не забудешь меня, Аленка? Будешь вспоминать после войны?

Вера Александровна замахала на него руками:

— Какая тебя муха укусила? Ты что запел за упокой?

Спиридон извиняюще улыбнулся…

В Луцк Спиридон пробрался без приключений. Прячась в развалинах соседнего дома, выследил, что у Доли нет никого, и только тогда зашел. Дядя Антон сказал, что пленных выведут в лесок, к развилке дорог на Ковель и Владимир-Волынский завтра к вечеру.

У Спиридона было свободное время — целые сутки.

— Ложись-ка ты, малый, да поспи, — предложил Доля. — Устал, небось, натрудил ноги.

Спиридон отрицательно мотнул головой. Ему до того захотелось домой! Даже в груди заныло.

— Я домой смотаюсь.

Доля щелкнул языком:

— Только в одну сторону двадцать пять верст топать…

Спиридон махнул рукой.

А мать как будто знала, что Спиридон придет, вышла к воротам:

— Хоть недельку дома побудешь? Мы так по тебе соскучились, так соскучились!.. Я курочку зарежу…

Спиридон опустил голову:

— До завтра, мама. Простите.

Мать украдкой вытерла глаза.

Уже затемно из фольварка пришел отец. Подал руку, спросил:

— Ну, как там, порядок? Бьете иродов?

— Бьем!

— Ну и слава богу, как говорит наша мать.

Уселся на табуретку и стал чинить чужую обувь. Время от времени поглядывал на Спиридона. Соскучился, но вида не подает.

…На следующий день мать, как ни отговаривал ее Спиридон, пошла провожать его.

Семенила по дорожке — маленькая, худенькая, в отцовом зипуне — заплата на заплате, в домотканой крашеной юбке, истоптанных башмаках… И все время оборачивалась к сыну — то что-нибудь скажет, то просто посмотрит и улыбнется… А когда дорожка стала шире, Спиридон поравнялся с матерью и тихо пообещал:

— Закончится война — куплю вам платок шалевый, городские ботинки и платье…

— Ни к чему мне, сынок, платья, — мать махнула шершавой рукой, потемневшая кожа на ней потрескалась. — Были бы вы все живы-здоровы, — она прижалась к его плечу. — Сыночек! Хоть и тяжела у тебя служба, хлопотная, но ты все же заглядывай домой…

Когда прощались, она судорожно обхватила голову сына.

— Вы, мама, возвращайтесь, не стойте, — попросил Спиридон.

Сколько Спиридон ни оглядывался, она все стояла, спрятавшись за редкий куст…

И пока шел к развилке, пока сидел там в ожидании освобожденных пленных, у него перед глазами стояла мать…

Вот и пленных ведет связной от Доли. Среди них выделяется высокий мужчина в коротком рваном пальто.

— Максим! — бросился навстречу Спиридон.

Мужчина охнул, широко расставил руки, пошел, хромая, вперед:

— Спиридон! Братуха!

Они обнялись, пленные обступили их, улыбались отвыкшими от улыбок губами.

Не прошли и ста метров, как Спиридон стукнул себя по лбу:

— Вот голова! Партизаны Лисюки просили меня посмотреть, как там их дом в Луцке. Вы подождите меня здесь. Ну, а вдруг… что-нибудь случится, я сейчас вам расскажу, как добраться до Хорохорина. Там наша квартира…

— Ну, братуха, это уж, извини, дамские штучки, — попытался остановить его Максим. — Если цела их хижина так цела, а сгорела так сгорела. Зачем смотреть?

— Я обещал. По дороге, Максим, мне все-все расскажешь. Ладно?

— Ну ладно… Только побыстрее возвращайся.

По рассказанным Лисюками приметам быстро отыскал их дом. Цел. Вот обрадуются Лисюки! Правда, в нем живут немцы, загадили… Спиридон почувствовал на себе чей-то внимательный взгляд. Но пока обернулся, человек, который на него глядел, исчез. Тревога холодком коснулась груди. Торопливо пошел…

Как только миновал рынок, позади него скрипнули тормоза.

Не успел обернуться, как сильные руки схватили его и втолкнули в машину.

Спиридон посмотрел налево, посмотрел направо и открыл рот, чтобы произнести жалостливые слова: «Дяденьки, за что же вы меня?.. Я не вер, ничего на рынке не украл. Обыщите, если не верите…» Но так ничего и не сказал: его крепко держали за руки два дюжих гестаповца… И среди них «друг» Данилы Доли.