Евгений Коковин: Осколок

Горяев не отвечал. Он сам удивлялся тому, что после второй атаки немцы успокоились. Может быть, они что-нибудь замышляют? Он подозревал, что и Альянцев думает об этом и тревожится. Пожалуй, Альянцев даже боится. Он сидит, втянув голову в плечи, и о чем-то думает.

Известие об окружении вначале тяжело подействовало на Горяева. Сознание сдавили невидимые клещи, и он думал — все пропало. Но твердый голос сержанта Усова, спокойствие Любова, прежняя деловитость Анисимова — все это ободрило его. Горяев признался себе, что они смелее и мужественнее его. И, стыдясь перед этими людьми, он отгонял страх, старался говорить тверже и спокойнее, так же, как они.

— Они могут разрушить дот из орудий, — полувопросительно и в то же время полуутверждающе сказал Альянцев.

— Бросьте хныкать, — ответил Горяев.

— Почему наши не прорвутся к нам?

— Будет время — прорвутся.

— Они могут опоздать, — уныло проговорил Альянцев.

На этот раз Горяев искренне возмутился. Он понял, что Альянцев боится только за себя. Хотелось ответить этому человеку обидным словом, назвать его трусом, но Горяев сдержался и только сказал словами коменданта:

— Мы будем держаться!

Он вдруг поверил, что он может быть таким же, как Усов и Любов. Мы — это звучало сильно и придавало уверенность.

В каземат заглянул Сибирко и моментально исчез. Остались слова его песенки:

— Поет, — с раздражением произнес Альянцев и еще больше съежился.

Горяев улыбнулся. Раньше веселость Сибирко ему тоже часто казалась неуместной. Но теперь он увидел, что связист всегда таков. Сибирко любил музыку. Он с первого раза улавливал мотивы, готов был часами просиживать у радиоприемника и слушать концерты со всего света. У него была особенность: он по-своему неожиданно переделывал тексты песен и арий. Сейчас Сибирко пел, а два часа назад сосредоточенно и сердито стрелял из своей винтовки.

— Приготовиться! — послышалась команда Усова.

— Немцы! — сказал Ершов, пробегая около каземата.

— Опять, — встревоженно и со страхом прошептал Альянцев.

А Горяеву уже совсем не было страшно. Он хотел показать коменданту, что может быть мужественным. Он хотел, чтобы его сейчас видели мать и Леля. Они будут гордиться им.

— Не стрелять, — скомандовал Усов.

Горяев посмотрел в щель. Двое немцев осторожно пробирались к доту между заграждениями, неся белые флажки.

— Убирайтесь ко всем дьяволам! — закричал Усов. — Стрелять буду!

— Русс, сдавайсь! — кричал немец, видимо, офицер. — Вы будете гуляйт, сдавайсь!

— Зато вы больше не будете гулять, если не уберетесь отсюда, — ответил Усов.

— Может быть, они ничего не сделают… — пробормотал Альянцев.

— Молчать! — закричал комендант.

— Уходите отсюда! — со злостью отрезал Горяев, сжимая ручку затыльника пулемета. — Вы трус, вы боитесь! Стыдно, — добавил шепотом.

— Русс, сдавайсь! — кричал немец. — Мы дадим, русс, жизнь!

Слова гитлеровца подействовали на Усова, как оскорбление.

— Считаю до трех… раз… два…

Немцы, должно быть, неплохо понимали русский счет. Они начали пятиться, потом быстро пошли, затем побежали.

— Три! — засмеялся комендант и скомандовал: — Огонь!

Кто стрелял из станкового пулемета, тот знает: это оружие недоступно для пехоты противника, пока есть патроны и жив хотя бы один пулеметчик. Кто попадал под огонь пулемета, тот чувствовал его силу. А у гарнизона маленькой крепости патронов было достаточно, и пулеметчики твердо держали рукоятки затыльников.

При каждой попытке немцев приблизиться к доту станковые пулеметы посылали на них через амбразуры губительные очереди свинца. И фашисты падали с перекошенными лицами — одни от злобы и чувства бессилия, другие — от предсмертных судорог. Одни поспешно уползали, другие оставались лежать навсегда. И снова над полем поднимались редкие кустарники, перебитые ветви которых теребил усталый и беспутный ветер.

Станковый пулемет! Мы смотрим на пригнувшееся массивное тело пулемета и вспоминаем Анку-пулеметчицу из Чапаевской дивизии. Мы помним разгром интервентов, посягнувших на молодую Советскую республику. Проносятся взмыленные горячие кони, запряженные в тачанку. И из-за колеса, привстав на четвереньки, выглядывает вздрагивающий, серый от копоти пулемет. Замаскированный, словно обросший зеленью, он расчищал путь для наступающих стрелков у сопки Заозерной. Покрытый белилами, пулемет был незаметен в снегах Финляндии…