Владимир Шустов - Человек не устает жить [Повесть]

— К черту!.. Вот он — я, вот! Идите, хватайте!..

Аркадий встал рядом, встал плечом к плечу.

Их разлучили в центральном лагере города Луги, разлучили сразу. Михаил был избит и брошен в карцер. Аркадий был тоже избит, но бросили его в арестантский вагон пассажирского поезда, следовавшего до Риги. Солдаты не церемонились, они швырнули Аркадия на пол. Но Аркадий не чувствовал боли, он как бы одеревенел. Кто-то склонился, бережно приподнял его разбитую голову и, заглядывая в лицо, спросил:

— Больно, друг?

Он промолчал.

— Место для тебя мы сготовили. Поднимайся.

Он попытался и не смог.

— Взяли, ребята! Под руки, под руки бери. Не дергай: изломан человек.

— Не иначе за побег его так…

— Ты не дергай!

На полке, куда его заботливо уложили товарищи по несчастью, Аркадий немного пришел в себя. Уставившись неподвижным взглядом в раскачивающийся потолок, по которому время от времени проскальзывали тени мостовых ферм, ажурных столбов, семафоров, он не думал, а грезил. Мысли воплощались в красочные картины. И Аркадий видел все-все. Командир полка дает задание. «Желаю успеха, лейтенант. Не удачи, а успеха…» «А нам с тобой, Миша, — думал он, — как раз и не хватило этой удачи», — и увидел избитое в кровь лицо со слипшимися на лбу волосами. Потом посетил конференц-зал. В нем собрались все. Хоть по фамилиям перечисляй: Сбоев, Новиков, Колебанов… А это горит станция. Депо рухнуло. Огонь и дым. «Эль-сто сорок» расстреливает шлюпку с людьми. Николай в шеренге военнопленных… Фонари, фонари, как волчьи глаза… Бред кончился под утро. Аркадий выпил жестянку воды, смочил голову и до Риги не проронил ни слова. Молчал он и в «черной берте» — крытой арестантской машине, доставившей его в тюрьму.

Двадцать восьмая камера. Каменный мешок два метра в длину, полтора в ширину. Откидная койка, бетонная тумба. В толстой стене, под самым потолком — окно-амбразура. Решетка. Клочок голубого неба. Металлическая дверь с глазком для надсмотрщика. В коридоре гулко отдаются шаги кованых сапог — часовой. И звуки шагов будто вонзаются в мозг. «Первый, второй, третий… Арифметика, кто тебя придумал?! Кто!?» Ночь Аркадий провел в бредовом полусне.

Утром его повели на допрос. В обширном кабинете, у стены, под портретом Гитлера, стоял единственный стол, за которым пожилой лысеющий офицер не спеша перебирал бумаги. Он взглянул приветливо, улыбнулся и, надувая чисто выбритые щеки, сделал широкий жест в сторону стула.

— Битте.

Аркадий сел. Следователь не торопился. Изредка поглядывая на угрюмое лицо Аркадия, он достал из коробочки пилку для ногтей и сосредоточенно занялся мизинцем. Закончив маникюр, достал расческу, подравнял на лысине редкие волосы и спросил:

— На перегоне Уторгош — Батецкий был подорван воинский эшелон. Что вы имеете сказать по этому поводу? — Немец безукоризненно говорил по-русски.

— Я там не был.

— Превосходно. Тогда расскажите о побеге из лесного лагеря?

— Я там не был.

— Превосходно. — Немец пожевал губами, подумал немного и позвонил.

Вошли штатский благообразный седой мужчина в черном костюме с золотым пауком свастики на лацкане пиджака и два солдата с резиновыми дубинками в руках. Штатский, кивнув следователю, прошел к окну, раздвинул на подоконнике цветы и легким толчком ладони распахнул створки.

— Schweigt er? [8] — Молчит? ( нем. ). — спросил, не оборачиваясь.

— Er wird reden [9] — Заговорит. ( нем. ). .

Солдаты сдернули Аркадия со стула, завернули руки за спину и подвели к кушетке. Клеенка на ней была холодная и липкая. Аркадий лег лицом вниз, закусил губу. Первый удар дубины пересек спину огнем. Второй был уже не так страшен. По привычке Аркадий «занимался арифметикой» и прислушивался к разговору следователя со штатским. Тот, похохатывая, рассказывал:

— Erna, schützt mich vor der hiesigen Kälte. Sieh mal, was für eine warme Bauchbinde sie geschickt hat. Kamelhaarwolle. Fürsorge… Liebe… [10] — Эрна бережет меня от здешних холодов. Посмотри, какой теплый набрюшник она прислала. Верблюжья шерсть. Забота. Любовь… ( нем. ).

Аркадий одернул рубаху, пиджак и, пошатываясь, приблизился к стулу.

— Битте! — пригласил следователь. — На перегоне Уторгош — Батецкий был подорван воинский эшелон. Что вы имеете сказать по этому поводу?

— Я там не был.

— Превосходно. Тогда расскажите о побеге из лесного лагеря?

— Я там не был.

— Превосходно. Ганс!

Дубинки не жгут, а кромсают живое тело. На клеенке расплылись кровяные лужицы.