– Это точно, товарищ лейтенант, – вмешался в разговор красноармеец, сидящий рядом на стволе поваленного взрывом дерева, – я запах немца чуть ли не за версту чувствую, ну а если он еще свои сигареты курит, то тут никакая его маскировка не поможет.
Титоренко с интересом посмотрел в его сторону. Красноармеец, сбросив гимнастерку и засучив левый рукав грязной бязевой рубашки, кончиком заостренной веточки выбирал червей из раны на руке.
– А вот это ты зря делаешь, – лейтенант подошел ближе, – черви – они полезные. Они раны не хуже санитаров очищают.
– Да знаем мы, что полезные, только щекотно, когда они под повязкой ползают.
Красноармеец отбросил в сторону ветку и ловко, одной рукой, стал делать перевязку посеревшим от пыли бинтом. Было видно, что в этом деле он поднаторел.
– Ты, однако, бинтом, как заправский санитар, орудуешь, – заметил Титоренко.
Красноармеец засмеялся и, зажав кончик бинта в зубах, туго затянул узел.
– Да уж, это прямо в масть. Перевязок я себе порядочно понаделал. Как-никак не первую войну ломаю. Вот вы, товарищ лейтенант, устав по бумагам учили, а раньше все больше прибаутками солдат натаскивали. Вот, к примеру, меня так наставляли: «Если ранен будешь больно, отделенному скажи, отползи назад немного, рану сам перевяжи, если есть запас патронов, их товарищу отдай, но винтовку-трехлинейку ты из рук не выпускай!» Вот так-то.
Красноармеец довольным взглядом окинул лейтенанта и осторожно, стараясь не задевать раненую руку, стал надевать гимнастерку.
Лейтенант еще несколько раз затянулся и уже командирским тоном сказал Васину:
– Ну давай, сержант, собирай этих, – Титоренко запнулся, – выздоравливающих, или как их… В общем, сам знаешь кого. И еще, – он придержал за руку Васина, – ездовых собери отдельно в голове обоза.
Васин, придерживая полевую сумку, побежал к головной повозке, отдавая на ходу распоряжения ездовым.
Пока сержант выполнял приказ командира, неожиданно хлынул дождь. Глухо зашумел вершинами лес, стало темно и прохладно. Все кинулись под деревья, но рядом были только сосны, и дождь прошивал их, как шрапнелью. Наконец по краям небольшой полянки нашли несколько елей, под густыми ветвями которых было просторно и сухо. Ездовые смогли даже повозки с лежачими ранеными приткнуть под этот природный навес. Титоренко устроился под огромной елью, бросив на толстый слой сухой хвои плащ-палатку. Сюда же с Васиным подошли обозники, отобранные начальником особого отдела. Их было восемь человек. Четверо – с немецкими МП-40, один с МГ, а остальные с нашими ППД. Кроме того, все они были увешаны гранатами, кинжалами, брезентовыми сумками с запасными магазинами. Особист явно перестарался.
Лейтенант оглядел свое воинство и молча вытянул у пулеметчика из-за голенища сапога короткий кинжал с широким лезвием. На лезвии были выбиты какие-то слова.
– Аллес фюр Дойчланд, – прочитал лейтенант вслух. – Все для Германии! – Титоренко усмехнулся, сунул кинжал на место и пригласил всех устраиваться прямо на земле.
Через полчаса дождь так же неожиданно, как и начался, прекратился. Небо заголубело, и солнце заиграло в бесчисленных дождинках, быстро подсыхающих на листьях и хвоинках деревьев. К этому времени рядом с лейтенантом, не считая Васина, остались только трое: пулеметчик и двое с дегтяревскими автоматами. Остальных Титоренко отправил обратно, даже не объяснив причину их появления в группе, приданной санитарному обозу, впрочем, так же как и причину возвращения их к своим прежним обязанностям.
У Резунова к этому времени воспалилась рана, резко поднялась температура, и Васин вынужден был пристроить его на санитарной повозке под надзором санитаров.
9. Июль 1941 г. Дорога на Чаусы…
Чем дальше уходил обоз от переправы, тем заметнее пустела дорога. Совсем перестали попадаться встречные машины. Прошло уже довольно много времени, как в попутном направлении, громыхая пустым расхлябанным кузовом, пронеслась последняя полуторка. На развилках некоторое время еще встречались стоящие в одиночестве «маяки», но и они в конце концов исчезли. Дорога совсем обезлюдела. Немецкая артиллерия, бившая с противоположного берега по лесу и дороге, прекратила огневые налеты и сначала перешла на беспокоящий огонь, а потом вообще замолчала.
Это сильно встревожило Титоренко. Он подозвал к себе Васина, тоже озадаченного затишьем, и они на ходу обсудили малопонятные им обстоятельства. Абсолютно ясно было одно: важными документами нельзя рисковать. Надежней было оставить обоз и двигаться самостоятельно, одной повозкой пробиваться по проселкам в штаб армии.
Читать дальше